Но как мы ни рвались, нас прижали к тыну, разделяющему владения светской и духовной власти.
— Юрка, ко мне! — дернул я сына, собравшегося рубиться. — Баб через тын!
К нам подскочил еще Петька, первой перекинули боярыню, следом ей на руки Аньку, пока возились, я заметил, что Маша плачет.
— Ты что?
— Муку рассыпали… — дернула она подбородком в сторону пропоротых кулей.
Хозяюшка, прости господи!
— Давай! — по нашим рукам, как по ступенькам, великая княгиня перебралась под крыло к митрополиту.
Последней почти закинули оставшуюся сенную, она с визгом перелетела тын, мелькнув белыми заголившимися ляжками, на которые никто даже не обратил внимания. Только кусок неизвестно чьего платья остался трепыхаться на верхушке тына.
— Юрка, ты!
— Я с вами! — вцепился в свою сабельку наследник.
— Пришибу!!! — истошно заорал я. — Кто мать защитит???
Вместе с Петькой мы перекинули крайне недовольного Юрка и метнулись в сечу. На меня навалился ловкий парень с растрепаной бородой, но мне повезло смахнуть с него шапку, под которой оказалась идеально лысая башка, настолько не по годам, что я нервно всхрюкнул. А он от внезапного холодка по макушке и моего смеха на мгновенье запнулся, но хватило и этого, чтобы возвратным движением черкануть его по горлу. Он так и завалился, заведя глаза под лоб.
Весы качались в обе стороны: в общую свалку вступали новые люди, то к нам прибивались стражники, то снова теснил супостат, но вдруг я понял, что нас рассекли надвое и Волк остался в другой части.
— Уходи! Уходи! — закричал я ему между взмахами сабли.
— Я с тобой!
— Уходи, к Маше!!!
Но и без приказов нас окончательно раздвинула новая волна, и пришлось узкими переходами и коридорами отступать с боем обратно в терем, через крыльцо в сени, через сени в думную палату.
Мы успели завалить дверь тяжеленными лавками и стояли, запаленно глотая воздух. Понятно, что передышка ненадолго, а потом всех порубят.
Всех, кроме меня — табу.
Не принято великих князей, кроме как на войне, убивать.
Постричь — могут, даже ослепить могут, а вот убивать — нет, шалишь. Значит, надо спасать ребят, им жить да жить.
— Петька! Вышиби окно!
Ходкевич тут же подхватил и швырнул в раму резной аналой, с которого дьяки зачитывали думе грамоты. Эх, жаль, дорогущее цветное стекло вдребезги!
— Что там?
— Пусто!
— По тяге пробраться можно?
— Запросто!
— Слушайте все!
На меня уставился десяток молодых глаз.
— По одному, по тяге на крышу и оттуда прятаться.
— Нет! — выдохнули как один.
— Я сказал! Вы мне нужны живые! Давай, пошел! — я толкнул оказавшегося ближе всех Сеньку к окну.
В дверь долбанули, лавки затрещали, но удержались.
— Пошел!!! — я буквально вытолкал упиравшегося Чарторыйского, а следом и остальных.
После чего сел на свой резной стулец, выполнявший функции малого трона, положил саблю поперек колен и принялся ждать, когда вышибут дверь.
Возились они непростительно долго, я успел прикинуть самые неприятные варианты — если что, власть автоматом переходит Диме. Или как великому князю, или как регенту при Юрке, неважно. Важно, что мятежников он размажет тонким слоем.
Жаль, что добра много пропадет, но тут и при пожарах до хрена всего гибнет. Тем более, что самое ценное хранится либо в Крестовоздвиженском братстве, либо в Спас-Андронике и на Пушечном дворе. А великокняжеская казна в подвалах Благовещенского собора практически пуста — деньги должны работать, а не по сундукам лежать.
Когда дверь, наконец, рухнула, я успел выровнять дыхание и смотрел на эти грязные потные рожи с высокомерной брезгливостью, как остзейский барон на эста или лива.
Такой прием огорошил мятежников, и они бестолковой кучей столпились у дверей. Хотел было задать классический вопрос «Какой паразит осмелился сломать двери в царское помещение?», да мы в цари пока не вышли. Поэтому лениво протянул:
— Куда вперлись, холопы? Вы что, бояре думные или дьяки?
— Может, и дьяки! — дерзко ответил самый бойкий, молодой вой с новеньким бердышом.
— А у тебя чернильница-то имеется?
— Тогда бояре!
— Это кто тут в бояре лезет? — вслед за вопросом раздался звук затрещины, и бойкий отвалил к стеночке, потирая затылок.
А на его место нарисовались целых два князя: Вадбольский и Голибесовский. Но тоже малость тормознули, когда увидели меня сидящим.
— Ну что дальше делать будем?
— А ничего. Шемяку на княжение, а тебя в монастырь! — выпалил политическую программу мятежа Голибесовский.