Удельных детей боярских и дружинников раскассировали — кого на запад, с поляками бодаться, кого на юг, от татар отбиваться, кого на восток, сыроядцев примучивать.
Часть самых отъявленных казнили. Я бы с удовольствием вообще без казней обошелся, но — никак, просто потому, что требовалось показать «жесткую руку». А в нынешние времена это кровь, головы с плеч, деление на четыре, кол-центры и тому подобные малоприятные вещи.
Но смертных приговоров вынесли больше, чем казнили, по ним с моей подачи дума приняла постановление «егда кто от злодействующих осужден к смерти, и аще уйдет служить в те городки береговые и чусовские, то тамо да избудет смерти своя за десят лет». Штрафники в чистом виде, причем с возможностью реабилитации и получения военной добычи. Ну мало у нас людей, мало! Жаль гробить своими руками, приходится работать с теми, кто есть.
Большинство служилых, кто распробовал новую систему, нас горячо поддержало. Голову заговору мы срубили, а все прочие просто не смели вякнуть против. Грех было в такой ситуации не ликвидировать остатки Моложского и Великоустюжского уделов. Ну заодно и половину Ростовского княжества, которое еще оставалось за тамошними князьями. Собственно, эти уделы и сами бы вскорости рассосались, но зачем терять время? И цена невелика, как по мне, ну сверху еще пообещали двум ростовским по венцу.
Глядя на такое, добровольно отказались от удельных прав старшая ветвь Стародубских и Пожарские, пришлось им тоже пообещать венцы.
Тишь да гладь наступили, и на той же волне улетело в Вятку грозное распоряжение — все, город окончательно уходит под руку Дмитрия Шемяки, и там вводятся те же суровые порядки. Но кто хочет прежней разгульной жизни — добро пожаловать в камские городки, а того пуще на вольную Волгу, где в нее впадает Сызранка, и где ближе всего прижимается к ней «дублер» Свияга. Глядишь, заведутся у нас казачки в Жигулях пораньше.
После чего мы притормозили, не стоит сразу всего и много вводить да ломать. Заговор-то не просто так возник, слишком все один к одному легло — и следствие по «литовскому» делу, и разговоры о майорате, и венцы. И все «не по старине!» Всегда я этому удивлялся: почему-то большинство предпочитает думать, что ради мало-мальски приемлемого будущего надо непременно вернуться к тому, как было.
Причем не к реальной старине, а, скорее, к ее романтизированному образу. А такие образы, как правило, крайне нежизнеспособны — ни тогда, ни сейчас, ни в будущем.
Как бы то ни было, мы дешево отделались. Ну, попортили да расхитили имущества, но это дело наживное, как там, «спасибо, господи, что взял деньгами»?
Завершили все семейной поездкой в Троице-Сергиев монастырь, посмотрел я еще разок на рублевские росписи и уже решил, что все, эпопея с мятежом окончена ко всеобщему удовольствию.
Однако, хрен, самые страшные последствия ждали впереди.
Пока к Троице ездили, спали раздельно, богомолье ведь, практически сверхнормативный пост, а когда вернулись, Маша велела постелить себе не в нашей спальне, а на своей половине.
— Что-то случилось? — задал я, наверное, самый дурацкий вопрос в такой ситуации.
— Ты меня больше не любишь.
Увы мне, увы Василию Васильевичу…
Глава 10
Дан приказ ему на запад
Всяко видал Илюха Головня: и разоренные города, и отстроенные после пожаров, но Андреевску дивиться не уставал — в шесть лет на пустом месте вырос посад! Да не махонький какой, а в тысячу человек и расти продолжает!
Вот уже год как вместо частокола встали вкруг прясла и городни, изнутри забитые землей, а снаружи обмазанные глиной, для бережения от огня. Шесть башен, в них трое ворот — Апостольские, Воскресенские и водяные, на Двину, Покровские. За башнями, в кремнике, спрятался Свято-Андреевский монастырь. Слободы и промыслы раскинулись в окольном городе, где ныне ставили острог из сплавленных по Двине бревен. И крепость, и посад, попервоначалу названные Новыми Колмогорами, все больше именовали по монастырю — Андреевском.
По всему, удачное место для него выбрали — удобное и рыбакам, и кто морского зверя промышляет, и кто по Дышучему морю с самоядью торговать ходит. Землицы окрест много, только рожь худо растет. Оттого государевы хлебные обозы идут чуть ли не круглый год, заполняя немалые амбары. Ставрос как-то говаривал, что запаса хватит на четыре лета.
Добрую крепость поставили, со рвом, с надолбами, с пороховым погребом и двумя десятками устюжских пушек нового образца. От разбойных мурманов и того много, но государь все равно обещал прислать еще, и наказал везти в город и понемногу запасать камень…