Два шпиля втыкались в небо — церкви, что поставили три года тому, и сторожевой вышки. Головня усмехнулся, вспомнив, что когда пришла государева грамотка ставить вышку в двадцать саженей, у него с архимандритом целая пря случилась, — негоже возносить выше креста! Уж как спорили, как уламывали — уперся отче и ни в какую! Да еще анафемой грозил!
Илюха тогда приказал надставить шатер церкви и поднять крест елико возможно, вышку же отстроить на сажень ниже, а на Москву отписал. О прошлом годе преосвященный митрополит Николай прислал свое благословение на вышку в двадцать саженей, отчего архимандрит озлился и целый месяц Илюху под благословение не подпускал.
На саму верхотуру Головня слазал дважды — сразу после достройки и как приехал из Москвы особый дозорный. Привез он приписаное к крепости личное государево имущество — зрительную трубу, чудо великое, в коей дальнее близким кажется. Некоторые полагали оную трубку искушением от нечистого, да только по ней «Отче наш» написан и Крест Животворящий об осьми концах медной зернью выложен.
Но то вещь тайная, выносить с вышки запрещено, как и рассказывать о ней посторонним, а даже и своим домочадцам, а кто запрет преступит, того велено бить кнутом без жалости. Хранится она в замшевом туле, передается от дозорного к дозорному с великим бережением, но только государеву человеку дозволено чистить и смазывать трубку.
Вот в нее и разглядел востроглазый паренек давно чаемые англицкие корабли, что шли к Андреевску под красными крестами на белых прапорцах.
Едва получив весть о том, что гости показались на виднокрае, Головня еще раз проверил, все ли готово, все ли успели довезти. Купцу ведь каждый день дорог, ждать — деньги терять.
Меха в бертьяницах преизрядно, да еще Елисей Груздь успел до Мезенского острога обернуться, где дважды на год большой торг с пермянами и самоядью. Мягкой рухляди нынче набралось много — сверх всего запаса государев воевода Вышата Ахмылов с Камы особый обоз прислал. Тамошние людишки мех над паром выделывают, отчего шкурки становятся дымчатые, да мягкие, словно пух.
Привел обоз подручный Ахмылова, из жильцов московских, с кем Головня в Спас-Андронике у греков-номикосов учился. Вот он сказывал, что ставят там по рекам по Чусовой да по Вишере крепкие городки и сажают туда охочих людей да великому князю изменников, казни избывать. И те людишки который год с рудознатцами от Чердыни и Перми на Камень ходят, бережения ради.
Что из красных песков в чердынских краях медь плавят и добывают змеевик-камень на поделки, Илюха знал, что иные руды ищут и находят, тоже знал. Из той меди да англицкого олова государевы мастера Кассиодор и Збынек многие пушки и колокола льют. Но знакомец шепнул, что не только медь и железо есть на Камне: будто по речкам по Улсе, Сурье, Кутиму да Велсе золото рассыпное сыскали.
Но то знание тоже тайное, не для всех. Уж англянам про то ведать точно не положено. Как и про вологодскую эр-го-ста-сию, прядильню великую, где чуть ли не сто человек работает, и в которую свозят пеньку с окрестных уездов. Англяне-то в прошлые разы распробовали канаты да веревки, да пожелали впредь смоленые покупать. Пожалуйте, гости дорогие, для вас нынче целый амбар мотками забит.
Есть и мыло, и наливки в стеклянных бутылках, и тертый до гладкости змеевик-камень и многие другие государевы товары. Вроде все готово, но без неурядицы не обошлось — Ставрос на лодейном поле под англян три вымола построил, а они в пять кораблей пришли!
Встречать их весь посад вышел, все светские братья — послушники без пострига, даже почти все монахи. Да что там братия, ученики, что в сколии монастырской сидели, сорвались и смотреть побежали, за что потом были розгами сечены. Новенькие, порядков еще не знают. Много сюда народишку прибывает от Вологды, от Галича, от Соли Вычегодской, даже с самого Новгорода. Их-то сразу видать — о себе высоко понимают, но уважение оказывают, Ильей Гавриловичем величают, по отчеству. Приятно, что не говори.
— Караки большие, наряду на них много, людишек пол-триста, — докладывал Затока. — Четыре с торгом, пятый корабль в охрану, чтобы от дацких немцев и мурманов идти бесстрашно, головой же на нем сын боярский Ульян Разсон, а с ним торговые мужики Иван Бекер, да Фома Кирби, да Яков Пекот, да Егорей Торсен.
— Куда пятый корабль отвернул, сказывали? — насупился Илья.
Вот только не хватало, чтобы англяне в Дышущем море шастали, ходы высматривали.
— Иван Бекер баял, что Разсон пошел мурманов проведывать, чтобы сюда, на корельское устье, безвестно не пришли.