Ромеи, конечно, упирались. Император Константин даже отправил послов к Мехмеду за гарантиями, что Румели-Хисары не будет использована во вред городу. Ага, разбежался! Зачем же ее тогда строили? И Мехмед попросту казнил послов, чтоб не мешались под ногами.
Цесарь же Константин посылал и морем и посуху в Аморею к братии своей, и в Венецию и Геновию о помощи. И братия его не успела, понеже распря великая была меж ними. А фряги помочь не восхотели, но сказали себе «Пусть турки Царьград возьмут, а мы у них отберем». И тако не было помощи ниоткуда, один только геновьянин князь, именем Иоанн Зустуней, пришел на помощь на двух кораблях, и шестьсот человек с ним.
Мехмед понемногу начал затягивать петлю, сковыривая византийские крепости и замки на подступах к Царьграду. Даже разрешал уходить с оружием в случае добровольной сдачи, ну а если нет — то штурмовал и вырезал до последнего человека. И в начале апреля турки приступили к городу, несмотря на тщетные попытка Константина убедить папу и европейских государей прислать помощь. Заодно он уговаривал отступить от города Мехмеда.
— Он же, безверный и лукавый, град повелел бить пушками и пищалями, приступы и стенобитные пороки строить. Из града же выезжали и греки, и фряги, биться с турками и мешать им, но не преуспели, ибо силы салтанские великие и тяжкие, зане один бился с тысячью, а двое — с тьмою… — печально вещал Феофил.
Рассказывал он здорово, с подробностями, но его постоянно заносило от фактографии в богословие и в «плетение словес», лишнее украшательство.
— Цесарь же с патриархом и священством, и всем собором, со множеством жен и детей ходил по церквам Божьим, молился и плакал, и рыдал «Господи, Господи, мы же, окаянные, силу Твою презрев, гневили и озлобляли Тебя…»
Пришлось в очередной раз останавливать архимандрита и аккуратно направлять его к деталям осады. Текст молитв и плачей вряд ли несет нечто новое — мы грешники, господь нас наказал, мы больше не будем, ну и так далее.
— От грома пушечного и пищального, от колоколов, от гласа и воплей с обеих сторон, от звона оружия, яко молнии блиставшего, от плача и рыдания градских людей и жонок, казалось будто небо слилось с землей и обоим содрогнулись! Битва столь великая и ужасная, что не слышали воины друг друга и не видели, с кем бьются, ибо от огня и пальбы пушечной дым сгустился и покрыл город и войско, и от зелейного духа многие померли.
Я попытался представить себе размах действия, засомневался и перевел взгляд на Затоку — он кивнул. М-да, получается, Феофил тут не приукрасил, это ж сколько там пороха пожгли? Нам бы половину от того… Впрочем, часть пороха турки потратили зря: приволокли некую огромную пушку, окованную железными обручами, бахнули… и ее, как некогда Шемякину бомбарду разорвало на тысячу маленьких медвежат. Значит, правильно мы решили не строить бомбарды, хреново с ними пока получается. Правда, несколько выстрелов супер-орудие успело сделать и даже снесло часть стены. Но вот что любопытно, отлил пушку некий венгр, ранее предлагавший свои услуги Константину. То есть латинянин, которому пофиг от кого деньги получать — от православных или от турков.
Там вообще полное смешение языков при осаде произошло, как в Вавилоне. У султана само собой, войска набраны со всех подвластных земель, даже вассальный деспот Сербии полторы тысячи всадников прислал. Православных, на минуточку. А в осаде оборонялись не столько греки, сколько итальянские отряды из генуэзцев и венецианцев, коим позарез нужна черноморская торговля. А еще турецкий претендент на престол Орхан со своими людьми, лучники, присланные архиепископом Хиоса, даже арагонские и французские моряки.
Естественно, весь этот интернационал между собой не ладил. Ведь даже те из них, кто связан союзом, смотрели как бы чего друг у друга урвать. Ну ладно там давние конкуренты генуэзцы и венецианцы, тем более православные и католики. Но даже генуэзцы разделились — с одной стороны, героем обороны стал тот самый Иоанн Зустуней, а с другой, генуэзская же колония Пера объявила нейтралитет! Мало того, именно Пера сдала османам планы ночного рейда, в коем Зустуней хотел сжечь турецкие корабли греческим огнем. Кстати, он оказался из тех самых Зустунеев, что правили Хиосом,
Отчего мне на мысль опять пришли большие молодцы Иван Молчанов и Гавря Иокай. К осаде Константинополя они, конечно, никакого отношения не имели, но вот квасцов с греческих островов, как что-то мне подсказывает, нам больше не видать. Или видать за совершенно неприличную цену. Они и так-то обходились не меньше, чем в два рубля за берковец, то есть десять пудов. А мыльники-алхимики производство квасцов масштабировали и тот же берковец нам обходится не дороже полтины. А квасцы — это окраска ткани и сукна, на которые у меня огромные планы…