— Рассупонь одёжку-то.
— А?!?
— Эк тебя придавило!..
Расстегнув первые три хлястика на шубейке Захарки, родич заодно избавил его от мокрой насквозь защитной маски, кинув её и свою в ещё один короб — постирают, высушат, и ещё с дюжину раз к людской пользе послужит.
— Вот это да! Нафан, а как они там весь день? Это же... Ужас прямо, до чего жарко!
— Люди и не к такому привыкают, брате. Тем более, это ты с непривычки сомлел, так-то оно всё вполне терпимо. Вон, видишь стенные продухи?
Задрав голову вверх, недоросль оглядел странное окно — широкое, высокое, вот только вместо слюды в нем были установлены ровно оструганные, и уже успевшие порядком почернеть доски. Причём установлены донельзя странно: не пластью, не кромкой, а как-то в наклон.
— Учитель называл их жа-лю-зи. Запомнил? Доски-лопасти насажены торцами на штыри, и при необходимости могут крутиться всяко. В цеху к ним приставлен особый мастеровой, коий следит, чтобы сквозь жалюзи всегда проходило как можно больше света и воздуха.
— А как их крутят?
— К каждой доске рычажок малый приделан, а рычажки в свою очередь, к длинной планке, которая и заставляет их всех двигаться заедино с остальными. Тако же и в крыше цеха есть широкие продухи, которые при необходимости открывают или закрывают. Ну что, отдохнул? Тогда пошли.
Миновав несколько деревянных кругов, приводимых в движение меланхолично-равнодушными ко всему волами, братья зашли в следующий цех.
— Вот это называется валки. Уклад, пока он ещё не остыл, пропускают сквозь них, раскатывая до нужной толщины. Смотри, как раз новая полоса пошла!..
Очарованный творящимся прямо на его глазах действом, Захарий едва не перестал дышать, наблюдая, как светящаяся обжигающе-красным полоса стали раз за разом проходит сквозь теснины больших чугунных "колбас", недовольно искрит, шипит, плюётся тёмной окалиной — и всё же послушно изменяется, превращаясь из узкой красной ленты в широкую темно-багровую полосу.
— Опять сомлел, что ли?
— Нет, брате!
— Тогда ладно. Вон там ещё один прокатный стан — пруты-кругляки разные выделывают. Встань-ка сюда. Видишь? Те канавки на валах называются ручьями, от самого большого калибра справа до самого мелкого на левом краю. Сначала заготовку прокатывают на самом большом ручье, потом на том, который рядышком — он малость поменьше... Ну, в общем, катают до нужного размера.
За следующий час младший брат розмысла вдоволь насмотрелся, как горячий уклад проковывают, гнут, рубят в размер, с помощью большой давильни вырезают по тридцать наконечников для стрел за раз, снимают кромку на больших точильных кругах — а рядом сдирают окалину и наплывы металла с чугунных котлов и сковородок.
— А это что такое, брате?
Нафан, к которому как раз подошёл переброситься словцом-другим его бывший соученик Михаил, отвлёкся от собеседника и бросил взгляд на довольно странно выглядевшую полосу уклада, ощерившуюся с одной из сторон частыми зубчиками.
— Ручки вон в те проушины приладят, зубцы заточат, и будет двуручною пилой. Самое оно деревья валить.
— А вон та? Тоже пилой?
— Тоже. Только для лесопильного стана — бревна на доски распускать.
— А это?
— Лом. Камень долбить, или иное что.
Поглядев, как дюжий коваль быстро сплющил один конец явно увесистого прута лопаточкой, а другой старательно заострил на манер копейного железка, Захар не выдержал. Оглянулся на брата, убедившись, что тот полностью занят беседой, быстро-быстро (пока его отлучку не заметили, и он сам не передумал) подошёл к груде стального "хвороста" и вцепился в один из ломов.
— Ух ты, тяжеленный какой!
Приподнял вверх, затем ослабил руки...
— Ой!..
— Ах ты неслух!
Бздын!..
Вдобавок к правой ноге недоросля, на которую "удачно" попал плоским концом лом, пострадал и его затылок — от щедрой братской оплеухи.
— Тебе что сказано было! Ни шагу от меня, мастеровым не мешать, ничего без спросу не лапать!!!
Бздын!..
— Да ладно тебе, Нафан, вспомни, как сам по дури да от излишнего рвения едва под брызги жидкого уклада не подставился.
Благодарно взглянув на нежданного защитника, лучший ученик в своей группе тихо шмыгнул носом.
— Розог ему для памяти всыпешь, вот и всё.
Благодарность из взгляда Захарки испарилась быстрее, чем капля воды в раскалённой печи.