Почти для любого — кроме Сергея и Алисы. Их мокришник-переросток, как его любил называть Сергей, охранял. И это пугало больше всего, особенно после всего, что трава учинила на Земле в результате своего появления буквально пару недель назад.
Ради интереса они, конечно, попробовали избавиться от такой охраны, просто повернув назад, но эксперимент не удался.
Сначала сорняки расступились и пропустили их, но потом, когда убедились, что они идут не в сторону Мичуринска и не в направлении одной траве известной цели, то забеспокоились.
Кусты забегали из стороны в сторону, чем несказанно рассмешили Алису.
— Как куры, честное слово!
Через минуту переполох прошел и к ним наперерез бросился самый шустрый куст. Он остановился прямо перед ними и мысленно заголосил:
— Великий Корень… направление… правда… прежде… времие…
Сергей уже привык к манере общения травы и не вздрагивал, когда она мысленно с ним разговаривала. Более того, ему с подругой несколько раз удалось самим мысленно ответить так, что сорняк их понял.
Трава путала склонения, времена, порядок слов, не признавала глаголов, но общий смысл передавала правильно: идти обратно они, конечно, могут, но им самим туда не надо. А надо в Мичуринск.
Сергей спешил в этот небольшой провинциальный городок так, как до этого момента никогда, никуда и ни к кому не спешил! Торопился, сбивая в кровь ноги, и одновременно боялся, что, войдя в знакомый дом, увидит на любимой клумбе мамы два новых растения. И узнает в них…
— Как ты думаешь, — спросил он однажды вечером у Алисы. — Этот сорняк способен на обратную трансформацию?
— В смысле? — не поняла девушка.
— Я имею в виду — может ли он обратно превратить в людей тех, которые стали цветами?
— Не знаю…
Его спутница задумчиво посмотрела в сторону травы, которая расположилась в паре десятков метров от их палатки.
— Даже если она не сможет, думаю, что Великому Корню это вполне под силу!
Она вздохнула.
— Хотя некоторых я бы с удовольствием оставила в виде гладиолусов или чертополоха…
— Это точно, — поддакнул Сергей и, помолчав немного, добавил, признаваясь:
— Боюсь за родителей! Вдруг приду, а там…
Он со всей силы стукнул кулаком по земле.
— Всю тогда на салат пошинкую! Мелко-мелко! И корень порублю, каким бы Великим его этот мокришник не называл!
— Я тебе помогу! Хотя не думаю, что до этого дойдет, — рассудительно заметила Алиса. — Почему-то хочется верить в разум даже у растения. Я тоже боюсь за своих. Хотя в пустыне растительности не так много и питаться там ей нечем, все равно боюсь!..
Сергей ободряюще сжал ладошку девушки и они еще долго сидели, прижавшись друг к другу и глядя на догорающий в небе закат.
До границы Тамбовской области оставалось совсем чуть-чуть, когда они поняли, что это будут самые тяжелые километры.
Вся земля была изрыта так, что на ней не было ни одного живого места. Из-за огромных трещин, в глубине которых пряталась тьма, порой приходилось закладывать многокилометровые крюки, чтобы искать узкое место для перехода на другую сторону.
Многочисленные землетрясения избороздили все вокруг, и сложно было найти ровную площадку размером даже с пару-другую соток. Все это крошево настолько тяжело давило на психику, что Сергей загрустил, и Алисе с трудом удавалось поддерживать его в хорошем настроении.
На самом деле, он был достаточно жизнерадостным мужчиной, который умел в компании и анекдот рассказать, и беседу поддержать так, чтобы никому не было скучно. Но близость к моменту истины, к порогу родительского дома и страх ожидания худшего никак не оставляли, вгрызаясь в душу острыми иглами.
— Мне все время снится, что приду домой и увижу там развалины! — признался он девушке. — А в них кусты и среди них два… Которые… Которые покажутся знакомыми…
— А что, твои там живут в многоквартирном доме?
— Да нет. Свой, бревенчатый, от рынка минут семь ходьбы.
Подруга забралась на очередной пласт земли и только тогда ответила.
— Тогда у тебя меньше причин волноваться! Насколько я понимаю, дома из бревен оказались самыми устойчивыми.
С этим Сергей был полностью согласен. Одну из ночей они провели в бане, которая осталась целой после всех катаклизмов, даже крыша не просела. И все же, чем ближе к Мичуринску, тем больше он волновался и психовал. А так как людей им навстречу не попадалось, то вымещал свое раздражение на девушке, хотя каждый раз потом за это себя ругал.