— Рыбка-то, правда, была?
— Да неважно, начальник. Важно другое, начальник. Ведь придешь в то же кафе к Казбеку Васильевичу, закинешь грамм пятьсот, и не думаешь, а все равно брякнешь: «Эй, организмы! Кто знает? Рыбу вчера поймал: на хвосте уши, на глазах козырьки, под животом парус!» Все повернутся и кто-нибудь обязательно скажет: «Да мы такую под островом Мальтуса брали, она там каждый вечер к свету выходит…» Почему это так, а, начальник?
Я вздохнул.
Я вдруг увидел; Сказкин устал.
Он ведь, как я, недосыпал, нервничал; лицо поросло щетиной, воспаленные глаза слезились.
«И ведь сам спустился в кальдеру! — с неожиданной нежностью подумал я. — И не за чем-то там бегал, а за ружьишком: мне помочь!.. Но за фалом… За фалом я его пошлю!»
Горизонт, белесый, выцветший, тусклый, отсвечивал как дюралевая плоскость. Прозрачная под вертолетом, вода вдали мутнела, сгущалась; тут не то что Краббена, тут Атлантиду не заметишь со всеми ее храмами. Не зря рыжий пилот на нас дулся, только сейчас сверток сунул:
— От Агафона… Думаете, обрадуется вам Агафон?.. Дудки!.. Он, прежде чем меня вызвать по рации, вещички ваши стаскал в свой склад. По лицу видно: не вернет!
— Ну Агафоша! — восхитился Сказкин и ткнул пилота под бок — Ты, рыжий, машину плавно Веди. Видишь, герои кушают.
«Ладно, — сказал я себе, разжевывая тугого, присланного Агафоном кальмара. — Теперь ничего не сделаешь, Краббена не воротишь. В конце концов прецедент создан. Рано или поздно Краббен объявится. Не может не объявиться, если его даже какой-то кореец в Находке за бутылек на спинах колет. Вот тогда факты можно будет уже не просто собирать, но и истолковывать».
«И истолкуют! — сказал я себе. — Еще как истолкуют!»
И живо представил себе Ученый совет СахКНИИ.
Я, младший научный сотрудник Тимофей Н. Лужин, делаю сообщение.
Пропавшие собаки, корова осиротевшего Агафона, разорванный сивуч, наконец, Краббен…
В общем, много чего.
В том числе, конечно, и неизвестный кореец из Находки, о котором никак нельзя забыть!
Итак, сообщение сделано. Слова произнесены. Впечатление, конечно, ошеломляющее.
Кто первый прервет молчание?
Несомненно, Олег Бичевский.
«Понятно, — скажет он и подозрительно поведет носом. — Кое-что я об этом слышал. И в журналах популярных читал. В «Химии и жизни», например, в «Вокруг света», — И не глядя на меня, не желая на меня смотреть, переведет взгляд на доктора Хлудова — Павел Владимирович! Может, все же поговорим о снаряжении? Я новые сапоги просил, а мне пихают б/у, будто я только на что и тяну, так на обноски.» — «Правда, Тимка, — вмешается хам Гусев. — На мне палатка висит, и сапоги надо списывать — семь пар, а ты лезешь со своими Краббенами!»
Но хуже всего — это, конечно, Рита Пяткина.
Рита — палеонтолог. Все древнее — это по ее части, И человек Рита воспитанный, не усмехнется, как Гусев, не засмущается, как Ильев. Это Олегу Бичевскому все равно, о чем ему говорят — о яблоке Евы или о яблоке Ньютона.
«Тимофей Николаевич, — вежливо скажет Рита. — Вот вы говорите — записи… А кроме записей у вас еще что-нибудь есть? Скажем, рисунки, фотографии?» — «Рисунок есть, но плохонький, а камеру я с собой не брал. Мы ведь думали: к пяти вернемся…» — «А свидетели? Кто еще был с вами в кальдере?» — Тут все, конечно, насторожатся, и я опять-таки вынужден буду сказать: «Да, был. Полевой рабочий. Сказкин» Серп Иванович.» — «А-а-а! — хохотнет Гусев. — Богодул с техническим именем! Слышали! Он, Тимка, все еще пьет?»
«Тимофей Николаевич, — вежливо продолжит Рита, игнорируя кривые усмешки членов Ученого совета, — а вот скажите… Вы ведь этого Краббена в упор видели, чуть ли не в двух метрах, даже говорите — в пасть ему заглянули… Вот мне, как палеонтологу, и интересно… — Тут уж, конечно, все, от Гусева до Хлудова, затаят дыхание. И ни на кого не глядя, Рита Пяткина вгонит последний гвоздь: — Вот эта сама$1 пасть Краббена, в которую вам удалось заглянуть… Как вы можете ее характеризовать?.. Сильно у Краббена видоизменено небо? Заметили вы птеригоиды над базисфеноидом? Достаточно ли хорошо развиты склеротические пластинки?»
Первым, разумеется, не выдержит хам Гусев. «Какие, к черту, птеригоиды! Хватит болтать! Если Бичевскому дают новые штормовки, то почему я должен рядить рабочих в старье?..»
Над домиком Агафона, как всегда, курился дымок.
Еще с воздуха мы увидели и самого Мальцева; сирота недовольно хромал к посадочной площадке.
— Слышь, начальник! — неожиданно хихикнул Серп. — Слышь, начальник! А ведь Краббену повезло!
— Что значит — повезло?
— Ну как! Не убеги он сейчас из бухты, Агафоша бы его не простил. Он бы бомбу купил глубинную и глушанул Краббена за корову!
Сказкин помолчал и, сомлев, добавил:
— И правильно!
Р. S. У каждого в шкафу свои скелеты, — в этом англичане правы.
Я не сделал сообщения на Ученом совете.
Я никому не рассказал о Краббене.
Да и сейчас я не взялся бы так подробно восстанавливать случившееся в кальдере Львиная Пасть, если бы не поразительное сообщение, обошедшее чуть ли не все газеты мира.
Вот оно, слово в слово.
«Промышляя скумбрию в районе Новой Зеландии, экипаж японского траулера «Цуйо-мару» поднял с глубины трехсот метров полуразложившийся труп неизвестного животного. Плоская голова на длинной шее, четыре огромных плавника, мощный хвост — никто из опытных рыбаков «Цуйо-мару» никогда не встречал в океане ничего подобного.
Догадываясь, что необычная находка может иметь значение для науки, представитель рыболовной компании господин М. Яно набросал карандашом схематический очерк животного, а также сделал ряд цветных фотографий.
К сожалению, разогретая жаркими солнечными лучами туша начала истекать зловонным жиром. Запах был настолько неприятен и силен, что грозил испортить весь улов «Цуйо-мару», к тому же судовой врач заявил: в подобных условиях он снимает с себя ответственность за здоровье вверенного ему экипажа. В результате находку выбросили за борт, отметив в судовом журнале лишь основные параметры: длина — около 15 метров, вес — около 3 тонн.
Находка рыбаков «Цуйо-мару» вызвала горячие споры.
Иосинори Имаидзуми, генеральный директор программы зоологических исследований при японском Национальном музее, со всей ответственностью заявил: в сети «Цуйо-мару» попал недавно погибший экземпляр плезиозавра; эти гигантские морские ящеры обитали в земных морях примерно около ста миллионов лет назад и считались до сей поры вымершими.
К мнению профессора И. Имаидзуми присоединился и известный палеонтолог Т. Шикама (Йокогамский университет).
Японским ученым усиленно возражает парижский палеонтолог Леонар Гинзбург. «Рыбаки с «Цуйо-мару», — говорит он, — нашли, скорее всего, останки ископаемого гигантского тюленя, существовавшего на Земле, по сравнению с плезиозаврами, совсем недавно — каких-то двадцать миллионов лет назад.»
В спор, естественно, вступили и скептики: и рептилии, и тюлени, говорят они, размножаются только на суше. К тому же, у тех и у других отсутствуют жабры, что означает — все они вынуждены периодически появляться на дневной поверхности океана. Почему же представитель подобных существ впервые попадает на глаза людей?
«Древние плезиозавры, — отвечает профессор Иоси-нори Имаидзуми, — действительно откладывали яйца на берегу и не могли долго обходиться без атмосферного воздуха. Но если эволюция их доживших до наших дней потомков продолжалась, они вполне могли приобрести некие новые черты, особо благоприятствующие их нынешнему образу жизни. Известно, например, что ихтиозавры— современники плезиозавров — еще в меловом периоде перешли к живорождению, а современная американская красноухая черепаха может оставаться под водой чуть ли не неделями…»