– На материк? – спросил я.
Сказкин кивнул.
– Лечиться?
Сказкин снова кивнул.
Но полз он, понятно, к кассе.
Замученный местной бормотухой, всё еще надеялся обойти жестокую очередь.
Такая целеустремленность мне понравилась. Стараясь не осыпать на богодула рыхлую землю, я терпеливо шел вслед за ним по краю канавы.
– Два месяца физической работы, – обещал я. – Легкой жизни не обещаю. Два месяца вне общества. Два месяца ни грамма бормотухи. Зато здоровье вернешь и оплата труда только в аэропорту перед отлетом на материк.
На этом и сговорились.
Утешая осиротевшего Агафона, Серп Иванович три дня подряд варил нам отменный компот. «Тоже из моря?» Серп Иванович степенно кивал: «Не так чтобы из моря, но через сироту». – «Смотри у меня, Серп! Не вздумай выменивать компот на казенные вещи!» – «Да ты что, начальник! Я же говорил тебе, я на берегу гак вертлюжный нашел. Пропадать, что ли?»
Август пылал как стог сена.
Всходила над вулканом Атсонупури пронзительная Венера.
Длинные лучики, как плавники, нежно раскачивались в ленивых волнах.
Глотая горячий чай, пропитанный дымом, я откидывался спиной на столб навеса, под которым стоял кухонный стол. Полевой сезон катился к концу.
«Собаки ушли, – бухтел рядом Агафон. – А куда ушли?»
«Не бери в голову, – возражал Сказкин. – Такое бывает. У нас с балкера „Азов“ медведь ушел. Мы его танцевать научили, он с нами за одним столом в чистом переднике сиживал. Вот чего ему было надо? Ну, скажи. Вписан в судовую роль. Ходи по океанам, наблюдай мир. Так нет, на траверзе острова Ионы его как корова слизнула».
«Вот и я говорю, собаки ушли».
«Может, Агафон, ты их плохо кормил?»
«Я что, дурак, чтобы на острове собак кормить?»
Так мы вели вечерние беседы на островах, жалостливо поминали собак, сочувствовали белой корове, а я следил за лучиками звезды, купающейся в заливе.
«Хорошо бы увидеть судно. Любое судно. И пусть бы он шло на Сахалин».
Пять ящиков с образцами – не шутка. Их в институт надо доставить. Сваренные пемзовые туфы… вулканический песок… зазубренные, как ножи, осколки обсидиана… тяжкий базальт, как окаменевшая простокваша… Я гордился: у меня есть теперь что показать шефу. Ведь это он утверждал, что пемзовые толщи южного Итурупа не имеют никакого отношения к кальдере Львиная Пасть, зубчатый гребень которой загораживал нам полнеба. А теперь я знал, чем утереть нос шефу. Пемзы южного Итурупа выплюнула когда-то именно Львиная Пасть, а не полуразрушенный Берутарубе, распластанный на дальнем юге острова.
У ног Агафона привычно, как маяк-бипер, икал транзисторный приемник «Селга».
Вдруг дуло с гор, несло запах горелой каменной крошки. За гребнем кальдеры Львиная Пасть грохотали невидимые камнепады и огненные дорожки прихотливо ветвились в ночи. Хотелось домой. В любимое кресло. Полный августовского томления, уходил я к подножию вулкана Атсонупури и подолгу один бродил по диким улочкам давным-давно брошенного поселка. Как костлявые иероглифы, торчали вверх сломанные балки, ягоды крыжовника напоминали выродившиеся арбузы. Темно и душно томился можжевельник, синели ели Глена, пузырилась аралия. А с высокого перешейка просматривался вдали призрачный абрис горы Голубка, как седыми прядями, обвешанный водопадами. И в этот мир, полный гармонии и спокойствия, опять однажды ворвался Сказкин. «Привет организмы, – орал он. – Рыба!»
Тетрадь вторая. Львиная пасть
Залив Львиная Пасть вдается в северо-западный берег острова Итуруп между полуостровом Клык и полуостровом Челюсть. Входные мысы залива высокие, скалистые, окаймлены надводными и подводными скалами. На 3 кбт от мыса Кабара простирается частично осыхающий риф. В залив ведут два входа, разделенные островком Камень‑Лев. В юго-западном входе, пролегающем между мысом Клык и островком Камень-Лев, опасностей не обнаружено, глубины в его средней части колеблются от 46,5 до 100 м. Северо-восточный вход, пролегающий между островком Камень-Лев и мысом Кабара, загроможден скалами, и пользоваться им не рекомендуется.
Карты. Желание точности. Русалка – как перст судьбы. Простачок из Бубенчиково. «Свободу узникам Гименея!» Вниз не вверх, сердце не выскочит. Дорога, по которой никто не ходит. Большая пруха. «К пяти вернемся». Плывущее одиноко бревно. Незаконная гречка. «Полундра!»