В начале декабря староста Великого Леса Апанас Харченя получил приказ собрать и в ближайшее время доставить в Ельники 73 кожуха, 50 пар валенок, 120 пар рукавиц, а также больше сотни пар шерстяных носков, столько же шарфов.
Времени на раздумья было мало, надо было действовать. И Ананас в страхе, что он не сумеет выполнить приказ и немцы его расстреляют, побежал к начальнику полиции Змитру Шламаку.
— Что будем делать? — спросил, переводя дух, едва переступил порог и показал Шламаку прибывшую из Ельников бумагу.
— Как что? — вытаращился Шламак: он в это время сидел за столом, обедал. — Собирать будем, выполнять приказ.
— Когда?
— Да сегодня же и начнем.
— Может, сход созвать?
— Что-о?! — Шламак даже отложил ложку.
— Может, говорю, собрание созовем.
— Зачем тебе то собрание?
— Распределим, раскинем, кому что сдать, принести…
— Брось, это тебе не советская власть, чтоб говорильню разводить. Да никто ничего и не понесет. Наоборот, попрячут. Только объяви. Тут так — врасплох надо, брать быка за рога, чтоб никто и опомниться не успел… — Шламак встал из-за стола, надел полушубок, взял винтовку. Бросил: — Пошли.
Апанас замялся.
— Может, подумать бы, не так сразу…
— Если обо всем думать, мозги перегорят.
Клавдия, которая тоже сидела за столом и ела поджаренные на сале драники, подсказала:
— Со свекра моего, Николая Дорошки, и начинайте.
— А она дело говорит, — показал глазами на Клавдию Шламак.
— Так тебе Дорошка что-нибудь и отвалит, — усомнился Апанас.
— А винтовка зачем? — шевельнул плечом Шламак. — Сказано — отдай. А не послушается… Мы же власть.
— Да отдаст, все, что скажете, отдаст, — засмеялась Клавдия. — Вы сына, Ивана, вспомните…
— Что председателем сельсовета был! — загоготал Шламак.
— Вот-вот. Напомните, как людей раскулачивал, как налоги собирал…
— А тебе бы самой старостой быть. Или начальником полиции, — смеялся, хихикал Шламак, довольный сообразительностью Клавдии.
Убедили они вдвоем Апанаса или не убедили, однако приказ надо было выполнять. Апанас Харченя больше не сопротивлялся, пошел за Шламаком. А тот, громыхая сапогами, и впрямь двинулся через сени к Николаю Дорошке. Рванул на себя дверь и с порога, не поздоровавшись, прокричал:
— С вас кожух, пара рукавиц, пара валенок и шарф!
И Николай, и Хора, и Костик — они тоже сидели за столом, обедали — вдруг словно языка лишились.
Николай опомнился первым, повернул волосатое лицо к Шламаку и выглядывавшему из-за его спины Апанасу Харчене, буркнул:
— Скажите толком, чего вам надо.
— Я толком говорю: ваша хата должна сдать для немецкой армии кожух, пару валенок, пару рукавиц и шарф, — повторил Шламак.
— А где я их возьму? — сверкнул глазами Николай.
— Свои отдай.
— А сам что — голышом ходить буду?
— В хате и голышом можно посидеть. — И, уже не глядя на хозяев, Шламак повернулся к вешалке, приказал Апанасу: — Некогда тут валандаться, бери, что видишь!
Николай вскочил из-за стола, сжал кулаки:
— Я тебе возьму!
— Ах, ты так? — взревел Змитро. — Ты мне угрожать? — и рванул с плеча винтовку. — Да если я немцам скажу, что сын у тебя председатель сельсовета… Ты знаешь, что с тобой будет!
И осел, обвял Николай. Только затрясся весь. А Шламак был уже возле вешалки, хозяйничал, швырял на руки, на плечи Апанасу Харчене кожухи.
— Во, три кожуха тут висят, все и берем.
Костик, при виде такой наглости, вскочил, мигом очутился между Апанасом и Шламаком. Произнес с угрозой:
— А ну, повесьте на место!
— Что-о?
И Костик, не успев опомниться, полетел, покатился по полу под кровать — с такой силой оттолкнул его Шламак.
— Ой, убивают! — завопила Хора, бросилась к Костику.
А Шламак уже ни на кого не смотрел, никого не слушал. Сгреб кожухи в охапку, понес на двор. Там, на свежем воздухе, на белом снегу, остановился.
— У-ух, — вздохнул. — Думал, не выдержу, перестреляю… — И, бросив кожухи на руки Апанасу, приказал: — Подержи. А я коней запрягу. Не в руках же эти кожухи таскать. И не миндальничай, барышней не будь. Иначе приказ не выполним… А то — сход… Видишь, как отдают? Вырывать из зубов надо!
И неторопливо пошел в хлев за лошадьми.
Немного погодя запряженные парой сани выехали со двора Дорошек и двинулись в конец деревни, останавливаясь то у одной хаты, то у другой. И, как только в хату входили Апанас Харченя и Змитро Шламак, улица оглашалась криками, причитаниями. Люди, не привыкшие, чтобы их грабили, протестовали, даже с кулаками бросались спасать добро, нажитое в поте лица. Но Змитро Шламак никого не слушал, ни на что не обращал внимания — надо было выполнять немецкий приказ, и его выполняли: хватали прямо с вешалок все, что там висело, — кожухи, теплые платки, шапки… Когда под вечер вернулись на подворье Дорошек и подсчитали, сколько чего собрано, оказалось: кожухов даже больше, чем требовалось в бумаге.