Вероника прикусила нижнюю губу. Она жалела, что позволила втянуть себя в этот противный разговор.
– Я заберу этого гуся. Еще сегодня надо его ощипать, – сказала она. С поля вернулся Лешняк и помог жене поймать птицу. Он перерезал гусю горло, и Вероника уложила теплое пушистое тело в корзинку на велосипеде. Лешняк, огромный бородатый мужик, спросил ее:
– Правда ли, что Хорст написал жалобу по поводу кладбища на Волчьем Углу? Говорят, что они кидались человеческими черепами, как капустой. Там лежала Кунегунда Кайле, сестра моей бабушки. Что они с нами делают, эти чужие люди?
– Хорст написал жалобу, – подтвердила Вероника.
– Никто еще не выиграл у лесного управления, – пожал плечами Лешняк. – Но и то правда, что трогать умерших нельзя. Говорят, что ночами по лесу начал ездить какой-то человек и бить лесных людей. И волк появился.
Вероника рассмеялась:
– Не знаю, о ком говорят. Но у Хорста поселился охотинспектор. Его зовут Юзеф Марын. У него есть лошадь, и он ездит на ней по лесу. Ловит браконьеров.
– Тяжелый мужик, правда? – подмигнула левым глазом Лешнякова. Вероника обиделась.
– Он не тяжелый. Фигура у него, как у молодого парня. Впрочем, я его не люблю.
– Потому что это снова может быть не твой размер, – захихикала Лешнякова. Вероника не успела ощипать гуся и зажарить на обед. Она отварила картошку и открыла две банки говяжьей тушенки. Тем временем приехал грузовик за последней партией яблок, которые хранил у себя Хорст. Сквозь кухонное окно Вероника видела, как Марын и Собота таскали на грузовик ящики с яблоками. Хорст делал это с трудом, но для Марына, казалось, это не составляло ни малейшей трудности. «Он сильный, но, похоже, очень легкий, – невольно подумала Вероника, глядя на Марына. – Он бы не понравился Лешняковой». Впрочем, она не понимала Лешнякову. То, что та сказала, казалось ей лишенным всякого смысла. Что за удовольствие может получить женщина от того, что ее душит тяжелое тело мужчины? Кулеша тоже все время придавливал ее и почти душил, поэтому она и ушла от него. Если когда-нибудь она снова захочет связаться с каким-нибудь мужчиной, то он должен быть хрупким, как женщина, лишенным жестокой мужской силы, чтобы при нем она могла спокойно лечь и быть уверенной, что он не схватит ее в сильные объятия, не наполнит болью. «Наверное, так выглядит любовь чистая и настоящая», – подумала она.
После обеда Хорст пошел к лесничему Кондрадту, чтобы заказать у него несколько жердей. Марын же какое-то время играл с собакой, которая все еще сидела в загоне для кур. К собаке Марын всегда подходил с миской и кнутом, но кнут уже не надо было пускать в ход. Иво – к такому имени приучили собаку – радовался при виде Марына, позволял гладить себя по голове, таскать за уши, а когда Марын уходил, ложился на землю и от тоски тихонько скулил.
Вместо того, чтобы мыть посуду, Вероника пошла наверх и переоделась в свою самую открытую блузку, вышитую разными узорами, сняла лифчик, ведь ее груди и так хорошо держались, а сквозь желтоватую тонкую материю блузки могли обозначиться большие соски. «Титьки у меня, как пограничные холмы», – подумала она словами Лешняковой, хотя они были вульгарными. Но в эту минуту ей хотелось быть такой, как Лешнякова – вульгарной, навязывающейся мужчине.
Когда она вышла во двор, Марын уже выезжал на лесную дорогу. Уселась на лавку, и ее охватило какое-то бессилие. Вероника сидела и сидела, пока не услышала гудок автомобиля.
Возле дома затормозила большая желтая машина иностранной марки. Из нее вышла высокая худая женщина с длинными светлыми волосами и очень красивым лицом, напоминающим какую-то киноактрису. На женщине была бежевая замшевая курточка, такого же цвета плиссированная юбка, маленькие ноги обуты в бежевые замшевые туфельки. Подходя к калитке, она играла ключами от автомобиля.
– Здесь живет Юзеф Марын? – спросила дама.
– Да...
– Я его жена. И хотела бы его увидеть.
– Он поехал в лес...
Женщина потрясла головой, потому что ветер подхватил длинные волосы и закрыл ими глаза.
– Я могу его подождать? – Вероника открыла калитку и сделала приглашающий жест. Она не знала, почему, но ее сердце билось очень сильно, и что-то сдавливало ей горло. «Это из-за любопытства, – подумала она. – Наконец я знаю, как выглядит жена Марына».
– Я провожу вас в его комнату.
– О, нет. Не нужно. Здесь так хорошо. Солнце светит и видно сад, озеро. Можно сесть?
До Вероники долетел одуряющий запах духов. «Какая она тонкая и стройная», – мелькнуло у нее в голове, когда она увидела, как та осторожно села на лавочку, положив ногу на ногу. Но колени у нее были, на вкус Вероники, слишком острые.
Пес за сеткой начал громко лаять, но Вероника подошла к изгороди и, ласково разговаривая с ним, успокоила. Потом вернулась и сказала:
– Неизвестно, когда пан Марын вернется из леса. Иногда он бывает там до поздней ночи.
– Ничего. Я подожду, – заявила женщина и достала из кармана курточки кожаный портсигар. Открыла его и протянула в сторону Вероники.
– Спасибо, не курю, – неизвестно, отчего, говоря это, она покраснела. А ведь ничего плохого нет в том, что она не курит. И отчего в обществе этой женщины она чувствует себя такой оробевшей? Это глупо. Однако не смогла сломать в себе робость и направилась в дом.
– Вы заняты? – остановил ее вопрос. – Может, сядете рядом со мной? Поговорим. Мне интересно, как здесь живет мой муж, что делает, как чувствует себя.
Вероника остановилась. Повернулась и почувствовала, что та заметила ее только минуту назад. Вероника почти физически ощутила на себе скользящий по ее телу взгляд коричневых глаз этой женщины. «Она оценивает меня так, как я оценивала гуся у Лешняков», – подумала Вероника.
Внезапно робость исчезла. Она чувствовала себя женщиной красивой, а кроме того, более молодой, чем та. Наверняка она не была такой светской, а может быть, и такой образованной, не одевалась так хорошо, но ведь Хорст Собота и Кулеша много раз повторяли, что она начитанна и много знает о свете.
– Это странно, что вы у меня спрашиваете, что делает и как живет пан Марын. Ведь это вы его жена.