И в 1836 году он проголосовал за «проект внутренних улучшений».
Европейцев, попадавших в Соединенные Штаты в середине XIX века, поражала глубокая дремучая провинциальность американской культурной и политической жизни. Крупных писателей, художников или поэтов, известных в Европе, в США в это время не было. Собственно, Эмерсон уже был, но он рассматривался скорее как философ. Где-то в стороне от суеты жил в своей уединенной хижине в лесу Генри Торо. Oднaко его работы и в США поначалу особой известности не имели.
Америка в культурном смысле оставалась некоей отдаленной заокеанской провинцией Европы, в первую очередь Англии, да и вообще можно сказать, что культурой американцы интересовались не слишком. Еще меньше интереса вызывала у них внешняя политика.
Федеральное правительство вообще располагало очень небольшими ресурсами, его функции в основном ограничивались просто координацией действий отдельных штатов, политика же отдельных штатов вертелась практически исключительно вокруг сугубо местных вопросов.
Соединенные Штаты были одинаково благожелательны решительно ко всем, кто мог им что-нибудь продать или, наоборот, что-нибудь у них купить.
Страна жила коммерцией и индустрией. Там для энергичных и способных людей хватало пространства для осуществления их амбиций, потому что и торговля, и индустрия развивались в США бурными темпами. Важнейшим фактором этого была так называемая «транспортная революция». До появления железных дорог единственным способом передвижения людей и грузов были перевозки водой. То есть, конечно, можно было двигаться верхом или идти пешком. Можно было двигаться в карете, но это требовало какого-то разумного устройства дорог, иначе дожди и грязь делали их непроходимыми добрую половину года. Вода в этом смысле была более удобна, и реки Америки служили чем-то вроде транспортных артерий для путешествий и торговли.
Для перевозки грузов из города Цинциннати в штате Огайо в город Нью-Йорк требовалось около семи недель. Торговое судно могло отправиться по реке Огайо вниз по течению, дальше двигаться по Миссисипи до Нового Орлеана, там груз следовало передать на другое судно, теперь уже способное двигаться по морю, и только тогда в конце концов он оказывался в Нью-Йорке.
Понятно, что при таких условиях продукция, произведенная где-нибудь в Цинциннати, далеко от места своего производства не уходила, и тот же Нью-Йорк предпочитал покупать все, что ему требовалось, где угодно, a не в Огайо. Но когда появились паровозы, оказалось, что путь из Цинциннати до Нью-Йорка занимает только пять дней, и в результате свинина из Огайо пошла к атлантическому побережью в таких количествах, что цена на нее упала с 9 долларов 75 центов за бочку до 1 доллара 18 центов.
Понятное дело, перевозилась не только свинина, нo и вообще все, что можно было произвести на месте и с выгодой продать там, где этого продукта не хватало. К железным дорогам добавился телеграф – и торговцы получили возможность мигом узнавать котировки на любые товары во всех местах, куда только доставали телеграфные провода.
Производство «чего угодно в индустриальных количествах» само стало чем-то вроде «паровоза» – оно потянуло за собой и оптовую торговлю, и бурное усовершенствование методов обработки сырья, и нужду в материалах вроде чугуна, стали и хлопка, и новые потребности в продовольствии для больших городов, и образование целых технических социальных прослоек в виде механиков, машинистов, телеграфистов, мастеров по изготовлению всевозможных машин и приспособлений и так далее. Всю эту бурную деятельность требовалось как-то регулировать, возникающие конфликты требовалось как-то разрешать. Разрешением конфликтов занимался суд – и оказалось, что потребность в юристах возросла. А регулированием занимались законодательные ассамблеи штатов – там принимались законы. Законодателями же становились только те, кто одерживал победу на местных выборах. Естественным путем в политику потянулись те, кто хотел бы влиять на законы. Лучше всех в законах понимали, естественно, юристы. Вот они-то в политику и двинулись.