В ближайшее время семидесятилетний, полный сил и энергии великий магистр ассасинов, задумывал предать смерти прежде всего — Бодуэна I, Иерусалимского короля; султана Мухаммеда, верховного правителя сельджуков; главу католической церкви Пасхалия II, а заодно и пребывающего где-то в немецких землях антипапу Сильвестра, — воздав каждому из пап по серьге; византийского басилевса Алексея Комнина; и императора Священной Римской Империи Генриха V. Над судьбой египетского султана Аль-Фатима и моссульского — Малдука — он еще раздумывал. Казнь правителя Мардина — Иль-Газм ибн Артука и сивасского эмира Данишменда — пока откладывалась. «Ничего, — думалось магистру в холодной, вырубленной в скале опочивальне (он не любил тепла). — Они никуда не уйдут от фидаинов. Смерть настигнет и их». Сам Хасан ибн Саббах рассчитывал прожить еще пятьдесят лет. До установления своего царства во всем мире. Огорчало его сорвавшееся по чьей-то вине убийство французского короля Людовика IV. Когда ему доложили, что помешал приведению приговора некий рыцарь, по имени Гуго де Пейн, Старец Горы, затрясшись от ярости, велел уничтожить его, стереть с лица земли. Но следы де Пейна затерялись, а теперь он объявился в Иерусалиме. Приказав готовить повторное покушение на Людовика IV, Хасан ибн Саббах отдал распоряжение выделить трех ассасинов для Гуго де Пейна. Подумав немного, он решил, что для рыцаря будет достаточно и двух убийц-фидаинов.
В отношении покушения на собственную жизнь он не беспокоился. Хасан ибн Саббах не покидал неприступный замок Аламут, а проникнуть в него, несмотря на то, что в крепости было постоянно не более пятидесяти ассасинов, мог только человек, обладающий крыльями орла, или изворотливостью змеи.
Дремота овладела магистром, сидящим в мраморном кресле. Холод от каменных стен, стужа из распахнутых окон, мерзлота от белого, в кровавых прожилках мрамора, — действовали на него как самый горячий жар из камина. Он растворялся в этом холоде, соединялся с ним всеми клеточками своего тела, наслаждался, словно бы погружая свой разгоряченный, безумный мозг в ледяное, мертвое озеро, где не было ни жизни, ни света.
Глава VI. ТЮРЬМА, ЛЮБОВЬ И СВОБОДА
Судьба! Сколь шатка ты, сколь непрочна!
Зачем так разум страждущий терзать?
Тюрьма — свидетель: ты была вольна
И жизнь мне дать, и в счастье отказать…
Граф Людвиг Фон Зегенгейм был доставлен в закрытой карете в тюрьму Мон-Плеси, и там, по указанию барона Глобштока, его руки и ноги заковали в железные кандалы, пропустив через них цепь, прикрепленную к стальному кольцу в стене. В узкой и сырой камере могли едва-едва разместиться двое человек. Сквозь маленькое, зарешеченное окошко виднелся кусочек голубого неба.
— Отдохните-ка пока здесь, граф, — ехидно проговорил барон Глобшток. — Это лучшее, что я могу вам предложить. Тяжелая, окованная медью дверь захлопнулась за ним, и Людвиг опустился на каменный пол, усмехнувшись любопытной крысе, высунувшей свою острую мордочку из норы в углу. Многие узники, попавшие в тюрьму Мон-Плеси, находили в ней свой последний земной приют…
А в темнице города Яффы, в большом подвале, где когда-то был винный склад, томились другие пленники — Бизоль де Сент-Омер, Роже де Мондидье и Виченцо Тропези, задержанные на месте кровавой резни. Вместе с ними в подвале находилось еще пять человек: двое бродяг, задержанных за нарушение общественного порядка, один мелкий воришка, укравший на рынке гуся, приговоренный к повешению разбойник и не заплативший налоги с проданной сельди торговец рыбой. Бизоль огромными шагами мерил пол, упираясь то в одну, то в другую стенку, словно запертый в клетку медведь. Роже играл в кости с разбойником, чья казнь была назначена на утро. Виченцо, безучастный ко всему, сидел, прислонившись к опрокинутой бочке: его больше всего тяготило исчезновение Алессандры.
— Зря ты меня остановил, — проворчал Бизоль, задержавшись возле игроков. — Надо было открутить стражникам головы, и мы бы не торчали здесь третьи сутки!
— Кто же знал, что дознание у них тянется так медленно? — отозвался Роже.
— Некоторые ждут суда по году! — добавил разбойник, бросая кости. — Мне еще повезло: не стали долго цацкаться. Чик! — и готово.
— А за что тебя? — спросил Роже, выкинув две шестерки. — Играем на твою веревку — я возьму ее потом в качестве сувенира.
— Э-ээ, нет, не пойдет! Я уже обещал ее нашему тюремщику. За кое-какие услуги, — и разбойник вытащил из-за пазухи бутылку вина, протянув ее, после доброго глотка, Роже. — А поймали меня, когда мы с приятелем почистили проезжих купцов на дороге в Яффу.
— Вот из-за таких, как вы, мир катится в пропасть, — сказал прислушивавшийся к разговору торговец рыбой.
— Усохни, чешуя! — откликнулся разбойник. — Я бы удрал, да приятель подвел. Когда его лошадь сломала ногу, я подскакал к нему и предложил взобраться ко мне за спину. Мой конь выдержал бы двоих. Но напарник, зараза, оглушил меня рукояткой меча и умчался от погони. А я, как видишь, попал в тюрьму.
— Ты случайно не знаешь такого — Этьена Лабе? — мимоходом спросил Роже, вновь выбрасывая шестерки.
— Как не знать! — усмехнулся разбойник. — Это он и есть, мой приятель. Жаль, не его повесят, а меня…
— Послушай, — воодушевился Роже. — Если я помогу тебе выбраться отсюда, ты поможешь мне отыскать этого Лабе?
— С удовольствием! — отозвался разбойник. — Меня зовут Жак Греналь. А где тебе выбили глаз?
— Наткнулся в темноте на шпиль Парижского собора. Бизоль! Пойди-ка сюда!
— А что ты сделаешь с этим Лабе, когда разыщешь его?
— Сверну ему шею.
— Тогда сверни ее в одну сторону, а я доверну в другую. У меня с ним свои счеты, — сказал Греналь.
— Хорошо, — согласился Роже и обратился к подошедшему Бизолю:
— Друг мой, ты был бесспорно прав: нам нечего здесь делать и ждать целый год. Давай-ка подумаем, как выбираться отсюда?
— Давно бы так! — вздохнул Бизоль, развернув мощные плечи.
Бодуэн I уклонился от встречи с Гуго де Пейном, перепоручив его заботам Лиона Танкреда. В приемной влиятельного наперсника де Пейн столкнулся с бароном Жираром — магистром Ордена иоаннитов. Змеиная улыбка чуть тронула губы барона, когда он прошел мимо рыцаря.
— Вам привет от Умара Рахмона, — шепнул ему на ухо Гуго де Пейн, придержав того за локоть. Магистр резко дернул рукой, с ненавистью взглянул на рыцаря и пошел прочь. А де Пейн, отодвинув охранника, толкнул ногой дверь и вступил в покои графа Танкреда.
— Знаю, знаю! — сказал ему граф, вставая с кресла и двигаясь навстречу. — Но против Людвига фон Зегенгейма выдвинуты серьезные обвинения. Он подозревается в сговоре с сельджукским князем Санджаром.
— Обвинения сфабрикованы бароном Жираром, — возразил Гуго де Пейн. — А крепость Керак устояла только благодаря Зегенгейму, его мужеству и воинскому искусству! Тому есть сотни свидетелей. Опросите солдат гарнизона и жителей Керака. Вызовите сюда Рудольфа Бломберга, коменданта крепости.
— Необходимые распоряжения уже сделаны, — отозвался Танкред. — В Керак послана специальная комиссия. Истина будет установлена, уверяю вас.
— Но пока Зегенгейм может быть переведен под домашний арест. Зачем ему томиться в тюрьме?