Частые, ежедневные посещения султана Юсуфа ибн-Ташфина, его ласковые беседы и утонченные манеры смягчили ее сердце. Она уже стала ждать его прихода и волновалась, если он задерживался. Катрин легко овладела арабской речью, полюбила восточные наряды и кушанья. Ей стало доставлять удовольствие распоряжаться служанками, дразнить евнухов, следить за золотыми рыбками в пруду, ухаживать за цветущими розами. Она перестала чувствовать угрызения совести перед своим женихом: иная жизнь уже влекла ее, манила сказочными красками. Аромат Востока пьянил ее неокрепшую душу, наполнял кровь бурным волшебным соком. И наступил день, а затем ночь, когда султан Юсуф ибн-Ташфин остался в ее покоях до утра…
Прошел год. Нет, Катрин де Монморанси не любила Юсуфа ибн-Ташфина. Но она привыкла к нему, к его плавной речи, размеренным движениям, сильному телу. Порою она тосковала по зеленым полям родной Шампани, вспоминала родителей, ту прошлую жизнь, которую отрезало от нее море. Она начала разбираться в дворцовых интригах, подружилась с некоторыми другими женами султана, которые стали оберегать чужестранку. Впрочем, все они были из разных краев земли и жили одной дружной семьей, иногда ссорясь, капризничая, завидуя друг другу, стараясь занять первое место в сердце правителя Магриба. Он же, как тонкий политик и дипломат, достаточно ровно относился ко всем из них, каждой находя самые ласковые и добрые слова. Но даже евнухи вскоре разобрались, что особое предпочтение султан отдает новой наложнице, Катрин. И она начинала умело пользоваться своим привилегированным положением, вступаясь за несправедливо обиженных, вмешиваясь в политику двора, играя на слабых струнах любвеобильного сердца Юсуфа. Его правление было благодатным временем для жителей Магриба. Владения его ширились, край процветал, на границах и внутри государства было относительно спокойно. Он умело поддерживал добрые отношения со своими соседями, благосостояние населения росло, купцы торговали со всеми близкими и далекими странами. Его послы находились и в Египте, и в Месопотамии, и в Сирии, и во враждебной всем этим странам освобожденной рыцарями Палестине. Он имел сношения и с Византией, и с Римом, и даже с самим великим и ужасным Хасаном ибн Саббахом, чьи ассасины не трогали ни его, ни подданных.
Прошло еще девять лет…
Время изменило ее. Из юной, белокурой девушки с восторженными глазами, цвета синего неба, она превратилась в статную красавицу с округлыми бедрами и руками, высокой грудью и гордым поворотом головы; но лицо оставалось таким же белым и нежным, а очи — также синели далью, лишь больше земных забот прибавилось в них. Четыре года назад Катрин родила крупного светленького мальчика, и теперь занималась его воспитанием. Она все реже вспоминала о своей былой родине, не знала — живы ли или нет ее родители, где сейчас и чем занимается Гуго де Пейн? Образ его постепенно стирался из ее памяти, но удалить его навсегда из своего сердца она не могла, да и не хотела. Хотя уже давно искренне привязалась к Юсуфу ибн-Ташфину. Она могла бродить почти одна по огромному городу, даже отправляться в небольшие путешествия, но ей не было смысла бежать. Куда и от кого? И кто ждет ее, где? Нет, теперь у нее осталась лишь та жизнь — та, которую создал для нее султан Юсуф.
Он сам как-то раз заговорил с ней о том, не хотела бы она навестить родных на своей родине, в Шампани?
— Я думаю, вам пошло бы на пользу это путешествие, — произнес он, гладя ее руку.
— А вы не боитесь, что я останусь там навсегда? — спросила Катрин.
— Я даже позволю вам взять с собой нашего сына, — улыбнулся султан, — чтобы он увидел своих дедушку и бабушку. Решайте, все в вашей воле.
— Откровенно говоря, — подумав, ответила Катрин. — Я и сама хотела просить вас об этом, да все позабывала. Хорошо. Только морем я больше не поеду ни за что!
— Конечно, — согласился Юсуф. — Мы выберем для вас иной маршрут. Через Египет, где сейчас правит молодой Исхак Насир, после смерти нашего брата аль-Фатима, через Палестину и Византию, а далее — Болгария, Италия и — Франция. Как вы хотите: чтобы вас сопровождал пышный эскорт или желаете отправиться в путешествие инкогнито, с малой свитой?
— Мне было бы приятнее не привлекать особого внимания, — сказала Катрин.
— Будь на то воля Аллаха! — согласился ибн-Ташфин, наклоняя голову.
Сборы в дорогу и выезд графини Катрин де Монморанси из Алжира состоялись в феврале 1113 года.
Убийцы-ассасины уже прибыли в Иерусалим и затаились возле Тампля, выслеживая Гуго де Пейна. Один из фидаинов был коротконогий крестьянин-перс, обросший щетиной, словно еж; другой — поджарый и чуть сутулый погонщик мулов из Багдада. Старец Горы, Хасан ибн Саббах послал к де Пейну не лучших своих фидаинов, хотя и они уже успели отличиться, умертвив визиря моссульского султана Малдука. Сутулый привык орудовать гибкой проволокой, набрасывая ее сзади на горло своей жертве и стягивая оба конца; коротышка любил втыкать кинжал в живот и проворачивать его там несколько раз, наматывая на клинок кишки. Покрутившись возле ворот, ассасины разошлись в разные концы улицы и улеглись около деревьев, дожидаясь когда Гуго де Пейн, описание которого им было известно, выйдет из Тампля. Опытный грек Христофулос, продолжающий наблюдать за домом, обратил внимание на двух подозрительных мусульман, беспрерывно пережевывающих какую-то траву. Повадки ассасин и их пристрастие к гашишу были ему хорошо известны. Он разбудил своего помощника и велел ему быть наготове. Наступила ночь, а ассасины не двигались с места, погрузившись в эйфорическое состояние. Но лишь только к воротам Тампля подошли три монаха-бенедиктинца, как они встрепенулись. Выжидающе замер и Христофулос, чувствуя, что наконец-то наступает его черед. Через некоторое время те же бенедиктинцы вышли из дома, как бы окружая Гуго де Пейна. Он был в светлом плаще, накинутом поверх белой рубахи, с пристегнутым сбоку мечом, но без кольчуги и лат. Пешком все четверо двинулись по улице в направлении к Антониевой башне. Ассасины лениво поднялись с земли и пошли следом за ними. Тогда и Христофулос сделал знак своему помощнику и они вдвоем выскользнули в лунную ночь…
В полуразрушенной мечети аль-Ахрам все было готово к смертельному поединку, который должен был определить, по замыслу аббата Сито, будущего великого магистра Ордена. Жестокость этого боя была вызвана необходимостью и оправдана высшими соображениями католической церкви. Существование двух орденов с одинаковыми целями неминуемо привело бы к распре, столкновению между ними, к еще большей крови. Кроме того, будущий великий магистр должен был пройти последнее, самое тяжкое испытание: не пощадивший соплеменника, не будет щадить и врагов Христовой Церкви. Из двух должен остаться один. Так же было бы если бы и все три, посланные приором группы добрались до Иерусалима. Конечно, любой из рыцарей мог бы отказаться от поединка; но клюнийские монахи слишком хорошо изучили характер де Пейна и Комбефиза и знали, что никто из них не повернет назад, пройдя половину пути. Слишком велика была ставка в этой игре.
Площадка для боя, там, где прежде молились коленопреклоненные мусульмане, была расчищена от мусора, по углам и на стенах горели свечи и факелы, освещая полускрытые куафами бесстрастные лица монахов. Около груды обвалившихся с потолка камней стоял гроб, закрытый крышкой — заранее приготовленный предусмотрительным клюнийским монахом для проигравшего бой. На заднем дворе мечети была также вырыта яма, куда должны были опустить гроб. Неудачник в этом смертельном поединке обязан был исчезнуть навсегда. Его похоронят по всем христианским обрядам, но место его могилы будет скрыто от других смертных. Об этом были предупреждены и де Пейн, и Филипп де Комбефиз. Никто из них не знал и имени своего противника. Оба они уже подходили к мечети аль-Ахрам с разных сторон, ведомые монахами-бенедиктинцами. За несколько метров, провожатые остановили их и велели надеть темные войлочные маски с прорезями для глаз, полностью скрывающие лица. Затем они по очереди ввели их в мечеть, где уже ждал главный устроитель этого трагического боя — клюнийский монах, чье подлинное имя знал лишь один аббат Сито.