Ни слова не было проронено никем из присутствующих, когда Гуго де Пейн и Филипп де Комбефиз с обнаженными мечами заняли места около противоположных стен мечети. Оба были одеты в белые полотняные рубахи, а через прорези масок блестели глаза, внимательно следящие друг за другом. Одна и та же мысль — кто его противник? — владела обоими рыцарями. Они видели стоящий неподалеку гроб, который мог оказаться последним ложем для кого-то из них. Привыкшие за свою жизнь к крови и смерти, рыцари с трудом оторвали взгляд от этого странного символа скорого и неминуемого конца. Стоящий между ними в центре мечети монах, поднял руку, сурово произнес:
— Если вы готовы — начинайте!
Гуго де Пейн, не привыкший вступать в поединок с человеком, не причинившим ему никакого зла, тяжело дышал. Что-то сдавливало ему в грудь, он чувствовал себя не уверенно, словно и он сам, и его противник оказались в западне или попали на какой-то маскарад. Дурацкая маска, облепив лицо, еще больше усиливала это чувство. С другой стороны, он понимал, что все происходящее — не маскарад и от его собранности и умения зависит его жизнь. Впервые де Пейн ощущал себя игрушкой в чужих руках, которую выставили на всеобщее обозрение, всунув в руку меч. У него даже мелькнула мысль — отказаться от поединка, так похожего на преднамеренное убийство, бросить на землю оружие и уйти. Никто бы не остановил его. Но тогда рухнут все его замыслы и планы, будет напрасен весь долгий и опасный путь в Палестину, рассыплется, как карточный домик все братство его друзей-тамплиеров. Нет, он должен сражаться; он обязан перешагнуть через эту кровь — ради будущего Ордена! И Гуго де Пейн, подняв меч, сделал шаг навстречу своему противнику, которого обуревали подобные же мысли. Сойдясь на середине мечети, они посмотрели друг на друга сквозь прорези масок, пытаясь разгадать — кто прячется за темным войлоком? Враг или… друг? Филипп де Комбефиз первым сделал осторожный, несильный выпад: де Пейн отбил удар, шагнув в сторону. Поединок начался.
Поначалу противники лишь примеривались друг к другу, отмахиваясь мечами. В тишине и молчании монахов-бенедиктинцев чувствовалось что-то зловещее, неумолимое, словно они были не судьями, а вершителями их судеб, ниспосланными с небес. Под сводами мечети гулко разносился лязг металла. Но постепенно борьба между двумя рыцарями начинала обостряться, звонче зазвенели мечи, от стальных ударов посыпались искры; оба — и Гуго де Пейн и Филипп де Комбефиз перешли в наступление, стараясь завладеть инициативой. Проверка боем кончилась, наступило пока еще не ожесточенное, но жесткое сражение. Гуго де Пейн понял, что перед ним искусный, опытный воитель, мастерски владеющий обоюдоострым мечом. Может быть, они даже когда-либо встречались? Возможно, на каком-либо турнире, во Франции или здесь, в Палестине? Наверняка, хитроумный аббат Сито… и этот монах… — и Гуго отбил резкий выпад противника, — выработали такой план… — еще удар, — по которому в Иерусалим для создания Ордена отправился не только он. — Де Пейн сам перешел в атаку, нанося серию колющих ударов. — Его противник также встречался с ними в Клюни. — Эта мысль мелькнула в голове, когда он ощутил рубящий выпад соперника: меч Комбефиза задел его руку, разорвал рубашку и кожу на предплечье. Боли он не почувствовал, охваченный жаром поединка. И теперь этот человек, — продолжал думать де Пейн, — также борется за свою жизнь, как и он. Нет, не за жизнь — за Орден!
Удары следовали один за другим, оба соперника бились яростно, словно покончив с одолевавшими их сомнениями. Кровь де Пейна струилась по локтю, у Филиппа де Комбефиза было задето плечо; монахи, прижавшиеся к стенам, молча наблюдали за поединком двух великих рыцарей. Бой проходил по всей площади мечети и продолжался уже более получаса. Но за все это время никто не издал ни одного звука. Снаружи, к трещинам в стене примкнули ассасины, наблюдая за схваткой: коротыш и сутулый словно слились с покрывающей каменную плитку зеленью, превратившись в двух больших, ждущих свою жертву пауков. Обойдя мечеть с другой стороны, Христофулос также заглянул внутрь через маленькое оконце; поединок вызвал у него сильное беспокойство. Поначалу он даже не разобрался, кто из двух рыцарей в масках — Гуго де Пейн, поскольку оба они были приблизительно одного роста и телосложения. Лишь, потом, присмотревшись, он отличил своего подопечного по выбившимся каштановым прядям волос. «Не позвать ли стражу?» — мелькнула у него мысль. Но он решил повременить, отправив помощника следить за ассасинами. «Что подвигло двух рыцарей на поединок? — думал Христофулос, втайне переживая за Гуго де Пейна. — Любовь? Вряд ли… Какая-то давняя ссора? Может быть… Скрытые от глаз политические пружины? Возможно… Ясно одно: определяющую роль во всем этом играет католическая церковь…»
Забыв о наказе клюнийского монаха не произносить во время боя ни единого слова, Филипп де Комбефиз, сделав точный выпад, и, задев острием меча грудь отшатнувшегося де Пейна, воскликнул:
— Есть! Поперчим блюдо как следует!
Что-то знакомое послышалось де Пейну в голосе противника. Где-то, не так давно он слышал эти хрипловатые интонации, бургундский акцент. Не отвечая и не обращая внимания на неглубокую рану над правым сосцом, он бросился на соперника, с каждым шагом нанося рубящие удары. Оставленный гроб сослужил дурную услугу Филиппу де Комбефизу. Отступая, он споткнулся о него, потерял равновесие и упал на землю, выронив из рук меч, который отлетел к ногам клюнийского монаха. Тот невозмутимо наступил на него ногой, ожидая, когда Гуго де Пейн закончит дело. Комбефиз лежал на спине и, тяжело дыша, смотрел на подошедшего де Пейна. Но тот повернулся и пошел к центру площадки. Монах толкнул ногой меч в сторону поднимающегося Комбефиза. Поединок возобновился с новой силой.
— Благодарю вас! — проговорил Филипп, когда во время одной из схваток они приблизились лицом к лицу. И вновь де Пейн ощутил знакомые интонации в голосе. Он уже не сомневался, что когда-то встречался со своим противником. Рыцари обменялись удачными ударами, но силы обоих соперников были уже на исходе. Клюнийский монах раздумывал: если никто из них не сможет одолеть другого, если силы их настолько равны, что состязание закончится вничью, то — оно будет остановлено и продолжено на следующую ночь. И так будет до тех пор, пока кто-нибудь не одержит вверх. Решить спор простым жребием невозможно: никто из рыцарей не согласится уйти с дороги, уступить Орден сопернику и покинуть Палестину. Монах решил подождать еще несколько минут, а затем дать сигнал к остановке боя. Но, словно чувствуя близкий конец поединка, рыцари с удвоенной энергией кинулись друг на друга. Наступил момент, когда один точный удар или один неверный шаг могли решить исход сражения. Забыв об осторожности, и де Пейн, и Комбефиз, открыто бросались вперед, стараясь поразить мечом противника. Ситуация становилась критической.
Христофулос, с волнением наблюдая за ними, нагнулся и поднял с земли маленький камешек. Рыцари, продолжая сражаться, переместились ближе к нему, к тому месту, где располагалось крохотное окошко. Никто, ни один человек в мечети не видел и не слышал, как пущенный из окошка камешек угодил в спину Филиппа де Комбефиза. Никто — кроме него самого, почувствовавшего, как что-то ударилось ему под лопатку. На секунду ослабив внимание, инстинктивно чуть повернув голову, Комбефиз не уследил за точным выпадом Гуго де Пейна — за летящим в грудь мечом. Войдя под верхнее ребро, клинок разворотил грудную клетку, достиг сердца… Филипп де Комбефиз, выронив меч, рухнул на колени и медленно повалился на бок. Гуго де Пейн, осознав, что нанесенный им удар смертелен, бросился к поверженному сопернику, срывая свою маску. Он опустился рядом с Комбефизом и зажал его рану ладонью: жизнь уходила от человека, который никогда не был его врагом. Освободив от маски его лицо, де Пейн отшатнулся.
— О, боже! — простонал он, закрыв руками глаза; с пальцев его стекала кровь барона. Она смешалась с кровью и из его ран, словно соединяя двух рыцарей, делая их побратимами. Затуманенный взгляд Филиппа де Комбефиза еще смог сосредоточиться на искаженном болью лице Гуго де Пейна.