Выслушав предложения Бернара Клервоского, Гуго де Пейн, заметил, что Устав можно принять и такой, и другой, и какой угодно… Труднее изменить характер преданных ему рыцарей, да он и не собирается этого делать, поскольку Устав пишется для будущих поколений. Бернар Клервоский, племянник Андре де Монбара, имеющий самые тесные связи с графом Шампанским, согласился с разумными доводами Гуго де Пейна.
Все рыцари, прибывшие с мессиром в Святую Землю, почли за честь встать с ним в одни ряды и войти в члены-основатели Ордена тамплиеров. И наступил день, когда было торжественно провозглашено его создание…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОРДЕН ТАМПЛИЕРОВ
И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле.
Глава I. КАИРСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КНЯЗЯ ГОРАДЖИЧА
Бог или хочет уничтожить зло и не может, или может, но не хочет, или не может и не хочет, или хочет и может…
Страшная аравийская болезнь джумма — чума, пришла в Египет. Сотни тысяч диких грызунов, миллионы блох, караваны верблюдов, мясо которых уже было заражено чумными бактериями, принесли людям неисчислимые бедствия. Бубоны не выбирали своих жертв. Падали, охваченные внезапным ознобом и горячкой, корчась от сильнейшей головной боли и пастухи-кочевники, и ремесленники в городах, и приближенные султана Исхак Насира. Покрасневшие лица их искажались страданиями, ноздри раздувались, губы трескались и кровоточили от язв, а из невнятно бормочущих ртов вываливались огромные, сухие языки, напоминающие вяленые куски мяса. Трупы чумных: и нищих, и знатных горожан, сваливали в одни выгребные ямы, обливали нефтью и сжигали, уравнивая, тем самым, в правах. По проселочным дорогам и улицам городов ездили черные повозки; погонщики собирали умерших, выявляли особо опасные очаги болезни, докладывали о том главному целителю Египта Ибн-Зохру — ученику и последователю великого Авиценны. Опытный врачеватель прикладывал все силы, чтобы остановить или локализовать проклятое нашествие чумы, которое было пострашнее беспощадных битв с воинством Годфруа Буйонского и Бодуэна I. Но зараза распространялась, охватывая все больше и больше районов, и победить ее не было никакой возможности.
Бич Божий настиг египтян, когда в Каире находились князь Гораджич и графиня де Монморанси. Постоялый двор, где остановились разведчики Бодуэна I, наполовину опустел: кого настигла и сжала в своих смертельных объятиях чума, кто бросился в родные земли, пытаясь уйти от нее и миновать выставленные на границах города кордоны. Правда, немногим удавалось пробраться сквозь дежурившие днем и ночью цепи стражников. Советником султана Пильгримом, был отдан строжайший приказ не пропускать никого, а особо упорных закалывать на месте. Безлюдно выглядел, как и многие другие дома в Каире, посольский дворец Юсуфа ибн-Ташфина, где жгли смолу и тутовое дерево, стараясь завесой дыма отгородиться от страшной болезни. Чума уже унесла самого посланника магрибского султана и всех слуг и служанок Катрин де Монморанси, оставив ей лишь маленького сына и преданного евнуха Бензуфа. Оставалось лишь молить Бога — Спасителя Христа, вере которому графиня не изменяла даже в самые тяжкие времена, и надеяться на Его милосердие…
Между тем, выведенные за пределы города и избежавшие заразы отборные части египетской гвардии — мамлюки, концентрировались на границе с Палестиной. К ним подтягивались союзные войска из Ливии, Судана, Эфиопии и Иордании. На подходе были выступившие из Мевра сельджуки под командованием самого принца Санджара, который никак не мог успокоиться после поражения возле Керака. Все это было известно Милану Гораджичу и Рихарду Агуциору, исправно исполняющих обязанности слуг у маленького китайца Джана, который, впрочем, не обременял их поручениями. Анализ сложившейся обстановки показывал, что несмотря на тяжелейшее внутреннее положение в стране, султан Насир, в сговоре со своими союзниками, готовит вторжение в пределы Палестинского государства.
— Отчаянный малый, этот Исхак Насир, — заметил по этому поводу князь Гораджич. — Если у него в тылу, когда он увязнет в Палестине, вспыхнут чумные бунты, ему не поздоровится!
— Каждый султан или монарх обычно начинает свое правление с хорошенькой заварушки с соседом, — ответил на то Агуциор, который вместе с князем нес тяжелый мешок с товарами, следуя за своим «китайским господином» в двух шагах. — Или режет тех, кто выдвинул его на престол.
— Значит, нашему приятелю Пильгриму вскоре придется уносить ноги… Куда он подастся на сей раз?
— Прямиком в ад! — произнес Агуциор. — Ну вот, вы и накликали его! — он незаметно показал в сторону въехавшей через центральные ворота на рынок группы всадников. Среди них выделялся один, в золоченых, украшенных знаками высшего достоинства одеждах, обросший черный бородой и зорко поглядывающий по сторонам. Это был тайный советник султана Насира — Пильгрим, не брезговавший совершать под видом проверки полуразбойничьи наезды на рынок и отбирать у купцов и торговцев приглянувшиеся ему товары. Зная эту его «слабость», по рынку прошла первая легкая волна паники; ювелиры и оружейники стали поспешно запирать свои лавки, проклиная ненасытного, свалившегося им на головы Пильгрима. Взгляд лже-рыцаря скользнул по двум бедуинам и стоящему между ними китайцу, прижавшимся к кирпичной стене. Что-то щелкнуло в его памяти, но он проехал еще несколько десятков метров, прежде чем вспомнил, где видел эту троицу. Конечно же! У селения Арад, где произошел бой с христианским патрулем…
Поспешно развернув коня, Пильгрим крикнул сопровождавшим его мамлюкам:
— Закрыть ворота! Оцепите весь рынок! Здесь вражеские лазутчики, я узнал их! — выхватив меч, он помчался за своими врагами, которые не стали терять времени даром. Поднырнув под лотки с фруктами и опрокинув арбузы и дыни под копыта лошадей мамлюков, они понеслись по рядам, толкая и сшибая людей. Подскальзываясь на арбузных корках, лошади заваливались, падали, давя торговцев и зевак. На рынке началась настоящая паника, когда от громких криков и визга все начинали метаться и бежать не зная куда. Но центральные ворота уже были закрыты и возле них встали два рослых мамлюка с обнаженными мечами. Пильгрим, между тем, преследовал троих беглецов, пытающихся затеряться в толпе. Позади них опрокидывались лотки с черносливом, летели на землю подносы с орехами и курагой, щелкали под копытами лошадей фрукты, летели по воздуху шелковые покрывала и занавеси, облепляя мамлюков и Пильгрима.
— Взять их живыми! Обходите слева! — кричал лже-рыцарь, желавший прежде всего отомстить Милану Гораджичу за свое унижение под Ульмом, в замке старика Агуциора. Он уже предчувствовал, как медленно станет делать надрезы на его коже, сдирая ее с плеч, как завоет князь и Агуциор, когда их начнут поджаривать на раскаленных углях, а затем… о! затем их зашьют в бычью кожу, приложив ушные раковины к рогам и подвесят здесь же, на рынке, под палящим солнцем, и они будут висеть день, два, неделю, пока не умрут в страшных мучениях!
Несколько мамлюков выскочили наперерез беглецам, рассекая окружавшую их, мечущуюся толпу. В воздухе свистели плетки, которыми наемники нещадно лупили по головам зевак.
— Сюда! — крикнул Гораджич, увлекая друзей в барахольную лавку, на ходу срывая бурнус и одежду бедуина. Через пару минут из заднего окошка лавки вылезли три странных человека: один из них выглядел как нищий дервиш — в чалме и драном халате на голое тело, другой — как купец-иудей, в ермолке и желтом плаще, а третий, узкоглазый и маленький, был одет в женскую византийскую далматику с длинными рукавами, концы которых чуть не касались земли. Бросившись в толпу, они затерялись в ней, и вместе с людским потоком понеслись к запасным воротам, где еще не успели выстроиться мамлюки. Но Пильгрим со своим отрядом уже врезался в задние ряды и пробивался туда же.
— Хватайте дервиша и иудея! — заорал он, узрев своих врагов и указывая на них мечом. — Вон они!