Толпы ностевцев, приезжих крестьян окружили площадку.
Остроумие Луарсаба вызывало бурный восторг. Только Баака не смеялся. Начальник метехской стражи по привычке поставил за площадкой телохранителей и безотчетно настороженно ждал событий. Они не преминули нахлынуть…
Луарсаб шутками старался забыться, но образ Тэкле сверкал лезвием кинжала.
— Мой Шадиман, — сказал шепотом царь, — темно без нее…
Шадиман встал, держа высоко наполненную вином чашу.
— Друг Георгий, царь пьет за прекрасную Русудан.
Это был намек о желании царя видеть на пиру женщин. С громкими криками пожелания здоровья Русудан гости поднялись с поднятыми над головой чашами и рогами: Георгий, раскланявшись во все стороны, послал Папуна к Русудан.
Русудан, окруженная гостями, подошла к царю, поклонилась и, раскланявшись во все стороны, опустилась на подушки со всеми княгинями против мужчин.
Луарсаб взволновался. Среди женщин не было Тэкле.
Шадиман, смеясь, тихо похвалил зоркость Русудан… Острые пальцы сжали плечо насмешника.
— Должна быть здесь!
— Будь осторожен, мой светлый царь. Бушующая кровь — плохой советник.
Но Луарсаб упрямо, как в детстве, продолжал твердить:
— Должна быть здесь.
Вновь поднял наполненную чашу Шадиман:
— Дорогой Георгий, я слышал — прекрасная, как солнечный день, как звездная ночь, Тэкле не менее искусна в танцах. Быть может, красавица усладит взор царя?..
Уклончиво напомнил Саакадзе о девушках Носте. Луарсаб любезно рассмеялся: разве можно томить женщин, жаждущих рыцарского восхищения? И действительно, юные ностевки вызвали шумные рукоплескания танцами и красотой.
Теряя голову, царь умолял Шадимана какой угодно ценой добиться прихода Тэкле. Но изощрения и хитрая лесть царедворца разбивались о твердое решение Саакадзе не показывать больше сестру.
Луарсаб понял и внезапно поднялся. Веселым, может быть, слишком нетерпеливым голосом он сказал:
— Георгий, прошу прекрасную Тэкле оказать мне честь.
Ковер колыхнулся. Придушенно жужжали:
— Не слишком ли много чести оказано Саакадзе?
— Как согнулся перед царем, как понесся к замку…
— А Русудан? Всегда гордостью страдала…
— Нестан радуется, Гульшари на мел похожа…
— Опять Метехи закипит…
— Теперь трое состязаться за царя будут…
— Нет, Нестан родственнице уступит, выгодно…
— Гульшари средство знает…
— Такое средство каждая женщина имеет…
— Хи-хи-хи. Нато всегда развеселит…
Саакадзе вел трепещущую Тэкле. Мелодично запели чонгуристы. Робко взметнулись тонкие руки. Дрогнули струны — и в застывшей тиши птицами взвились двое. Тэкле, спасаясь от неумолимого рока, почти не касалась заколдованного ковра. Луарсаб, теряя самообладание, преследовал ее, изгибаясь как на охоте.
Все смотрели в оцепенении. И никто не подозревал, как дорого заплатит Картли за этот странный танец.
Вот, вот, совсем близко. Тэкле слышит бурное дыхание. Брызнуло горячее солнце, ослепило, закружилось, завертелось, и Тэкле с немой мольбой упала к ногам царя… Все уплыло, умчалось, о радость, они одни. Луарсаб пламенно схватил любимую…
Один миг, даже не все видели. Русудан налетела, вырвала полуживую Тэкле и резко сказала:
— Когда царь оказывает простой девушке столько внимания, сердцу трудно перенести…
— Русудан, — едва слышно произнес царь, — береги для меня, больше своих глаз береги…
Испуганно вскинула глаза Русудан и почти на руках унесла Тэкле. Баака тихо придвинулся, держа наготове саблю. Саакадзе тяжелым взглядом проводил ушедших и, овладев собой, извинился перед царем за нездоровье сестры. Тихо, только для Георгия, упали слова:
— Верь мне, Георгий… После поговорим… — И громко добавил: — А теперь можешь напоить своего царя и делать с ним, что хочешь.
Князья, положив руки на рукоятки оружия, напряженно ждали и удивленно вслед за Луарсабом опустились на подушки. И снова колючие ветки и стрелы:
— Руку царю целует, за сестру благодарит, при всех обнял…
— С плебеями не стесняются…
— Иногда, Гульшари, и с княгинями не стесняются.
— Хорешани это хорошо знает. К некоторым азнауры, как мухи, в окно лезут…