Но не только Иван Хохлов и Богдан Накрачеев озабоченно оберегали секрет своего посольства. И другие послы за небрежностью легкого разговора скрывали сложные заботы о делах, возложенных на них государствами.
Флегматично наблюдая за испанским послом, сэр Ралей еще раз взвешивал предложение шаху – предоставить Ост-Индской компании покровительственные пошлины для борьбы с испанской монополией торговли.
Дон Педро Бобадилла, свирепо посматривая на англичанина, решил еще настойчивее добиваться монопольного права захода в персидские гавани для испанских кораблей с грузом индийских пряностей.
С увлечением доказывая гольштинскому послу, страдавшему подозрительностью и одышкой, превосходство африканских женщин над грудастыми голландками, Пьетро делла Валле обдумывал предстоящую беседу с шахом для наилучшего проведения замыслов «римской коллегии пропаганды веры».
Решительно оспаривая мнение гольштинского посла о невыносимом мускатном запахе жительниц Занзибара, Пьетро делла Валле уже видел торжество папы Урбана VIII над исламом. Его воображение рисовало армию миссионеров в Иране, вербующих в святую церковь заблудшие души.
В средней нише сидел Абу-Селим-эфенди, турецкий посол. Он, тонкими пальцами перебирая кисти пояса, равнодушно оглядывал зал, но от его глаз не ускользала малейшая перемена в настроении посланников.
Молодой наиб вытянулся у двери.
В Диван-ханэ вошел сардар. Не только исполинский рост и индусская жемчужная звезда на синем атласе привлекали внимание послов. Поражала мраморная неподвижность лица и пылающие огнем огромные глаза.
Учтиво приложив руки ко лбу и сердцу, он направился было в средние двери, но его остановил восхищенный возглас Пьетро делла Валле:
– Синьор, какой стране мы обязаны восхитительным сочетанием огня и мрамора?
Испытующе посмотрел исполин на незнакомца. Его сразу пленила необычайная внешность итальянца: живые лучистые глаза, стройная фигура, затянутая в черный шелковый камзол, длинные розоватые пальцы из-под золотой пены кружев. Удивила и чистота персидской речи западного человека:
– Уважаемый чужеземец, я – грузин, а имя мое Георгий Саакадзе, и если ты путешествуешь с целью познания чужих стран, удостой посещением мой дом, и я расскажу тебе о моей родине.
– Вы синьор, угадали: я поэт и путешественник. Жажда сильных ощущений и познаний влекут меня из страны в страну.
– Твоя жизнь, чужеземец, достойна зависти, ибо сказано: кто едет в путь ради науки, тому бог облегчает дорогу в рай.
Заметив приближение Али-Баиндура, Георгий громко продолжал:
– Тебе посчастливилось, чужеземец, попасть в великолепный Иран, здесь ты найдешь все, что пожелает твой острый ум. Великий шах Аббас собрал в Исфахане все чудеса мира.
Саакадзе учтиво приложил руку ко лбу и сердцу и прошел в средние двери.
Абу-Селим-эфенди смотрел на тяжелую поступь Саакадзе: необходимо завладеть душою этого советника и полководца.
Молодой хан в четвертый раз перевернул хрустальные шары песочных часов.
Дон Педро мужественно боролся с зевотой. Сэр Ралей злорадно посматривал на испанца. Уныло глядел на плотно закрытую шахскую дверь Хохлов, и в арабском кресле, уже не сопротивляясь, размяк гольштинский посол.
Наконец шахская дверь медленно открылась. Послы приняли подобающие позы, но это, увы, был только Эреб-хан:
– Высокочтимые послы, да будет над вами солнце Ирана, великий шах Аббас завтра, иншаллах, выслушает ваши речи и осчастливит вас милостивым приглашением на вечерний пир.
Европейские послы галантно взмахнули широкополыми шляпами. Страусовые перья взметнулись над ковром. Никто не выдал свое истинное настроение. Только дон Педро тяжелым ботфортом наступил на атласный туфель сэра Ралея и Иван Хохлов пустил в черную бороду крепкое слово.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В серебристых зарослях пшат послышалось гордое пофыркиванье. По узкой тропе медленно шли выхоленные кони.
Впереди на Джамбазе, слегка придерживая поводья, ехал Саакадзе. Рядом на золотистом жеребце – старший сын Георгия, Паата.
Немного позади на скакуне гордо восседал Эрасти, а на обочинах дороги с трудом сдерживали горячих коней Арчил и девятнадцать преданных телохранителей, выросших в доме Саакадзе и прибывших с ним в Исфахан. Некогда они были спасены Георгием в Ананури от турецких купцов.