Всадники повернули направо и выехали на прогалину.
Хлопковые поля тянулись до синей полоски, где, казалось, усталое небо припадало к земле. Арыки с медленно переливающейся мутной водой перерезали поля на ровные четырехугольники. И на всем пространстве, куда доставал глаз, маячили в солнечных лучах серые силуэты с куполообразными шапочками. Здесь шла вечная борьба с солнцем и землею за кусок черной лепешки и глоток прохладной воды.
Георгий откинулся в седле, остро всматриваясь в даль. Он вспомнил приказ амаранов снова увеличить подать с хлопка и риса для обеспечения надвигающихся войн. Георгий задумался. И на границах узбекских земель, и в северной Индии, и в турецких пашалыках, и в долинах Грузии он видел одни и те же заскорузлые руки, приносящие богатства ханам, раджам, бекам и князьям.
В памяти Георгия ожили стоянки в далеких степях, в пальмовых лесах, на отрогах настороженных гор, в оазисах солончаковых пустынь. И всюду в ночной мгле он слышал разговоры воинов. Одни, разрубая грубое мясо, обугленное на кострах, или снимая с огня медный котел с кипящим бараньим жиром, говорили о добыче ханов, об обильных яствах, мягком ковре или о красивой женщине. Другие мечтали о кувшине с монетами, открывающими дорогу к Мекке и торговле. Но их заглушали скупые, отрывистые слова: вода, рис, верблюд, хлопок, соха, конь.
Слушал он и другие разговоры.
В шелковых шатрах, в полосатых палатках восседали на мягком ковре за изысканной едой надменные сардары, серхенги и минбаши – тысячники.
Иные из ханов фанатично напоминали о круге неба, опоясывающем землю, на котором начертано предопределение, неотвратимое для каждого человека, и призывали к пренебрежению земными благами во имя неувядающей истины Магомета. Другие с упоением спорили о битвах, приносящих военную славу и бессмертие, подобное фигурам победителей, высеченным на Нехшеростемской скале.
Но их заглушали алчные слова: золото, власть.
Паата нетерпеливо поглядывал на погруженного в думы Георгия. Потрепав густую гриву Джамбаза, Паата нарушил молчание:
– Знаешь, отец, я больше всего люблю наши конные выезды. Жаль, ты не очень часто даришь мне свое внимание.
– Мой Паата, я стремлюсь приблизить наши конные выезды к дорогам Носте. Ты спрашивал, такие ли облака в нашей Картли? Нет, мой сын, не такие… В Иране они, как распустившийся хлопок, свешиваются с бирюзового неба. У нас облака дымчатыми клубами скользят по изломам гор и падают с крутых выступов крупным дождем в ущелья и долины. На этих выступах росла моя любовь к Картли, и когда бушующий ветер ломал стволы деревьев и стремился сбросить меня в пропасть, я душою смеялся. Разве можно навеки прикованного, как Амирани, сбросить с вершин Грузии?! Там каждая мысль от высоты становится возвышеннее.
– Отец, мой большой отец, как бы я хотел на тех вершинах, подобно тебе, бороться с буйными ветрами.
– Мой Паата, никогда не делай того, что уже сделано другими. Стремись к новому, только тобою обдуманному, тобою решенному. Завоевывай своими мыслями, и если даже на этом пути постигнет неудача, тебе скорее простят, чем удачу, другими предрешенную… Мой Паата, к тебе обращаю свои чаяния. Недаром в долгие часы наших бесед я рассказывал о сокрушительных нашествиях на Грузию хазар, арабов, сельджуков, монголов, персов и турок. Не раз враги превращали в обломки и пепел наши города, не раз Грузия спускалась по окровавленным ступенькам и в потемневших реках отражалось ее скорбное лицо. Но грузин всегда умел отомстить врагам и, вновь поднявшись на вершины, возрождал свой очаг и гордо смотрел в будущее. На тебя возлагаю большие, сложные дела, сложнее, чем власть над царством. Ты должен управлять не каменными городами, а волей и чувствами живых людей, которые создают и разрушают эти каменные города… Властелин человеческих желаний – вот вершина, к которой должен стремиться мой наследник, будь это даже и не мой сын.
– Клянусь, отец, Паата никому не уступит права быть продолжателем твоих великих деяний. Я глубже других проник в намерения моего отца. Знай, если тебе когда-нибудь понадобится жизнь Паата, бери ее, не задумываясь.
– Твоя жизнь принадлежит не Георгию Саакадзе, любимый Паата. Она принадлежит твоей родине, непокоримой Грузии.
– Каждое твое слово, мой отец, как драгоценный камень ломится в кольцо моих надежд. Иншаллах…
– Говори по-грузински, сын мой, здесь все грузины, жаждущие грузинского солнца, грузинского слова. И даже когда ты беседуешь с Сефи-мирзой или с сыновьями ханов, не забывай, что ты грузин… Но подражай персам во всем, ибо это лучший щит для прикрытия истины.