«Барсы» с боем овладели западными укреплениями Телави. Саакадзе с десятитысячной конницей перешел на правую сторону Турдо.
Три дня грузинское войско бросалось на приступ Телави. Три дня звенело железо и лилась кровь. Минбаши с сарбазами теснились к городу, отстаивая вторую линию укреплений.
Ночью Саакадзе отдал приказ, и тысячи зажженных стрел перелетели через телавские стены.
Город загорелся. Багровые клубы подымались над домами. Сарбазы метались в дыму. Горели амбары с хлебом и мясом. От огня раскалился камень, почернели сады.
Ханы решились, наконец, прорваться к иранской границе. Они выстроили на крепостной стене одиннадцать медных пушек. Одновременный залп должен был отбросить грузин от западных ворот. Туда и намеревались устремиться ханы с сарбазами.
Но нигде не могли найти правителя. Воспользовавшись суматохой, Пеикар-хан бежал через потайной ход за Турдо, к каменной балке.
Ширванский хан, проклиная правителя, стал во главе войск и велел открыть крепостные ворота.
С яростными выкриками, потрясая знаменами и кривыми саблями, высыпали тысячи сарбазов. Онбаши навели пушки. Но внезапно раздался оглушающий взрыв. На воздух взлетела западная башня, окутывая Телави пороховым дымом. Обломки камней, бревен посыпались на оглушенных сарбазов.
– Пастухи Андукапара все же немало поджарили персов, – засмеялся Саакадзе и, подняв меч, ринулся вперед. Дружины ворвались в Телави. Иранские войска покатились на юг, к границе.
Медленно подползал рассвет. Покраснела вода в Алазани. Кони без седоков, взъерошив гривы, неслись по долине.
Георгий отправил Пануша к Анта Девдрис с просьбой ждать его в Греми.
По дороге к Греми двигался странный караван. На трех верблюдах громоздились в богатых одеждах трупы ханов. На переднем верблюде раскинул окоченевшие руки мертвый Ага-хан.
Мествире, восседая на коне, украшенном цветами и зеленью, перечислял под звуки гуда злодеяния ханов на грузинской земле.
Впереди ехал Саакадзе. «Барсы», развевая знамя Иверии, следовали за ним.
В Греми Саакадзе торжественно встретился с Анта Девдрис. Георгий собрал тушин у дуба, на котором два года назад качались тринадцать повешенных тушинских витязей.
Георгий подал знак. Дружинники, перекинув веревки, повесили на ветвях тринадцать мертвых ханов.
Тушины, окружив дуб, со зловещим восторгом смотрели на повешенных. Поднял Даутбек две кожаные чаши, наполненные красным вином. Анта вынул серебряную монету и кинжалом настругал в чашу серебро. Саакадзе и Анта подняли чаши. Они обменялись приветствиями и до дна выпили вино с серебром. Так был скреплен по тушинскому обычаю братский союз полководца и хевис-бери.
Георгий отыскал глазами мрачного тушина.
– Ты отомщен, Гулиа, отомщены и тысячи грузин, пролившие кровь в дни нашествия шаха Аббаса.
И, подойдя к дубу, Саакадзе повесил на шею Ага-хана дощечку и начертал на ней: «Не потому, что персы, а потому, что собаки». Тушины, вскинув франгулы, трижды выкрикнули воинственный клич…
Усеивая трупами леса, балки и лощины, бежало иранское войско.
Народ ликовал. Забыв сон, день и ночь мчались ополченцы с конницей Саакадзе за врагом.
Страшная сеча в теснинах Упадари – и вот жалкие остатки грозного войска шаха Аббаса устремились к степям Мовакани.
Много полегло храбрецов-грузин, но павших сарбазов и ханов не счесть. Настал день, когда в Кахети не осталось ни одного врага.
Высохнет кровь. Поле битвы зарастет травой. Унесет Алазани покрасневшие воды. И снова под жарким солнцем нальется веселым соком виноград. Расстелется шелк, и по долинам разнесутся песни о славных боях Георгия Саакадзе.
Ликует народ в Алазанской долине. Гремят пандури, бухают дапи, рокочут дудуки. Съехались родные воинов.
На устроенном из досок возвышении, покрытом коврами, сидят Георгий, Мухран-батони с сыновьями и внуками. Сидит Зураб Эристави, рядом молодые князья. Сидят Анта Девдрис, Квливидзе, дед Димитрия. На мутаки облокотились Русудан и Хорешани.
Вокруг разместились Асламаз, Гуния, боевые начальники дружин и родные «барсов». Сами «барсы» не могли усидеть и, обнявшись, втискивались в гущу пирующих, угощая всех, а особенно красивых кахетинок.
Пенятся чаши, несут целиком зажаренных на вертелах коров и баранов. Пряный пар навис над кострами.
Георгий точно стряхнул с плеч глыбы тяжелых лет. На губах торжествующая улыбка. Подпевая хору, Георгий посоветовал тамаде долины Квливидзе выкатить настоящее вино.
Под хохот и шутки дабахчи волокли за лапы буйволиные бурдюки и старые квеври. На разостланные бурки падали азарпеши и роги. Долина гудела от восторга. Подъезжали все новые арбы, даже из далеких картлийских деревень.