— Иначе, хан, не могу, собьюсь, так запомнил… «на одни богатые замки для себя грабят, а жалкий котел из сакли тоже вытаскивают и к себе в Иран волокут».
— О, алла! Кто еще видел такого сына сожженного отца! — вскрикнул Хосро, обеспокоенно взглянув на Иса-хана. — Разве мои глаза не лицезрели, как возвращался дикий «барс» со своим стадом из Индии, или Багдада, или… Отовсюду тянул он для себя сундуки с ценными изделиями, тюки с неповторимыми коврами, или хурджини с золотыми украшениями, или ларцы с жемчугом и изумрудами для своей жены…
— Княжна Эристави, дочь доблестного Нугзара Арагвского, не нуждалась в захваченных украшениях! — запальчиво выкрикнул Зураб. — Она даже ларцы с драгоценностями, полученными в приданое, еще не успела открыть. А сундуки с парчой и бархатом, будто сор, в подвалах у нее валяются. К счастью для князей Картли, «барс» оказался глупцом: вместо того, чтобы выстроить самому себе мраморный замок, окружить его тройной стеной с бойницами и рвами, где его никто бы не достал, он взламывал багдадские и индусские сундуки и обогащал своих амкаров, заказывая им оружие, одежды и седла для оборванных ополченцев, похожих на того дурака, который хотел быть похожим на умного и дырявым чувяком отшвырнул куладжу, украшенную изумрудами.
— Яхонтами! — подхватил мсахури.
— Можно подумать, Арагвский князь усердствует по указке мужа своей сестры, — язвительно буркнул Андукапар.
— Если бы хотел усердствовать, то не убоялся бы схимника замка Арша. Зураб выхватил из-за пояса тугой кисет: — Бери, мсахури, за верность своему князю и за честный рассказ о муже моей сестры!
Шадиман заерзал в бархатном кресле: «Волчий хвост, что он все ссоры ищет с Зурабом?» — и громко крикнул:
— Иди, мсахури, мы поможем твоему князю!
— Светлый царь, я еще не все сказал…
— Что? — взревел Андукапар. — Еще о благородстве дикого «барса» будешь петь?!
— Нет, князь, об этом все.
— Тогда убирайся! Мы все знаем.
— Царь царей, разреши главное сказать… Утром так определил: не стоит беспокоить князей, а сейчас, когда благородный князь Арагвский за правду наградил, хочу еще одну правду сказать.
— Говори, говори, мсахури, отпускать в этих покоях моих подданных имею право только я! — Симон от удовольствия покраснел, его заинтересовало все происходящее, и он мысленно возмутился: почему этот крокодил Андукапар так оскорбительно отстраняет царя от всех дел?!
— Светлый царь царей, пока ополченцы и дружинники, как исчадие ада, превращали красивый замок в кучу камней и песка, я заметил, что длинноносый азнаур с другим, хмурым, в сторону сада удалились и о чем-то тихо говорят. «Спаси и помилуй, святой Давид! — со страхом подумал я. — Уж не замышляют ли эти разбойники подкараулить моего князя и напасть на дороге?» Не успел подумать, как двое, к счастью, возле толстого дуба на скамью уселись. Я подкрался и такое услышал: «Что, Георгий шутит? Почему не хочет на Эмирэджиби напасть? Сразу княжеское сословие уменьшилось бы». — «Ты, Димитрий, не понимаешь, — это так хмурый длинноносого назвал, — Георгий, напротив, всеми мерами хочет добиться, чтобы князья прозрели. Посмотри, как проклятые персы разорили Картли и Кахети…»
— Опять глупости повторяешь?
— Благородный хан, иначе собьюсь, так запомнил… «проклятые персы разорили Картли и Кахети». — «Э, Даутбек, — это длинноносый хмурого так назвал, — ты известный буйвол! Князьям сейчас выгоднее за хвост «льва Ирана» держаться, чем в благородном деле «барсу» помочь. Подожди, Дато вернется из Константинополя, другой разговор будет…»
— Как ты, мсахури, сказал? Из Константинополя?
— Крепко запомнил, светлый князь Шадиман, из Константинополя.
— Говори, говори дальше.
— Тут хмурый вздохнул: «Думаешь, султан пришлет янычар?» — «Конечно пришлет. Разве Дато когда-нибудь терпел в посольских делах поражение?» «Но, может, половину того, что просим, пришлет?» — «Георгий говорит: нарочно много запросил, чтобы половину получить». — «Э, хотя бы половину! Я первый на стену замка арагвского шакала взберусь, а потом знаю куда. Ни один перс от меня не уйдет». — «Квливидзе тоже клянется рай Магомета устроить непрошеным гостям». — «Но раньше Георгий должен на Фирана Амилахвари пойти, опротивело терпеть предательство…» Тут, светлый царь, к ним стали подходить, и я, как ящерица, пользуясь суматохой, метнулся в кусты. На коне выскочил из замка и укрылся в лесу. До темноты дрожал, как пойманный воробей, а говорят, воробей не боится света… потом по тропинке поскакал…
— Постой, почему утром сразу о Константинополе не сказал? — возмутился Шадиман.