Датико начал просить отложить поездку до утра, ибо князь очень устал, но Керим так заорал, что стража невольно отступила в сторону.
— Почему нигде не сказано, что делать с назойливым? — выходил из себя Керим. — Разве не слышишь, что пятьдесят сарбазов уже выехали из ворот? Бисмиллах, я тоже устал, но повеление хана должно быть выполнено! Или у слуги князя две головы?
Кони пятерых, уже оседланные, стояли во дворе. Каково же было удивление и радость сарбазов, когда Керим роздал им монеты, золотые изделия и вдобавок каждому по пяти аршин сукна и по пяти — шелка.
— О, еще бы! Мы за ага Керима поскачем хоть в огонь!
Керим засмеялся:
— Огонь тут ни при чем. Вам только придется сопровождать меня и двух пленных.
Стража безмолвствовала: кто посмеет противоречить ага Кериму? Но… почему пленным позволяет увезти столько вещей? Разве плохо было бы поделить их между стражей?
— Не плохо, — прошептал старший, — но, видно, хан сам решил присвоить богатство царя гурджи.
Вспыхнули факелы. Сарбазы помогли Датико навьючить на четырех лошадей тюки и сундуки. Стража угрюмо следила, как из ворот выехали Керим, два грузина и пять всадников.
Едва доехав до караван-сарая, Керим вполголоса сказал сопровождающим его, что сюда должны прибыть пять десятков, чтобы принять задушенного царя. За стеной кто-то протяжно застонал.
Страх обуял сарбазов. Может, ага Керим позволит им не въезжать во двор караван-сарая?
Кто-то, закутанный в черный саван, бесшумно отделился от стены и взял под уздцы вздыбившегося коня Баака. Сарбазы отпрянули.
Тут Керим проявил милосердие и сказал сарбазам, что он и без них обойдется, пусть они скачут прямо в Исфахан. Как подхваченные вихрем, умчались всадники от страшного караван-сарая.
— Арчил! — воскликнул Датико, обнимая сына. — В каком горе мы с тобой встретились!
Молча взял Керим под уздцы княжеского коня, и все кружным путем, через мост, по оврагу, направились к домику Тэкле.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
— Но, Моурави, почему в такой суровый час ты отвергаешь нашу помощь? Недовольство Кайхосро заметно возрастало. — Разве злобный мечтатель Теймураз и его кровавый сподвижник Зураб друзья нам, Мухран-батони?
Столкновение с царем Теймуразом становилось неминуемым. Но царя встречают по-царски: побольше клинков, побольше засад! Впрочем, кроме клинков, необходима и дальновидность. Поэтому Георгий Саакадзе и Дато всеми мерами старались удержать владетелей от рискованного шага. Еще колеблясь, Георгий все более убеждался, что без откровенной беседы не обойтись:
— Любезный моему сердцу Кайхосро, помощь ваша может быть для меня спасением, но… надо смотреть правде в глаза, — для княжества Самухрано это может оказаться если не гибелью, то большой бедой. Давно Теймураз и его клика точат зубы на богатые владения князей Мухран-батони. Не в силах также забыть кахетинец, что ты, Кайхосро, был желанным правителем Картли, значит, не утратил возможности с почетом вернуться на престол. Так вот, если судьба отвернется от меня, то ваша боевая помощь Георгию Саакадзе послужит царю-стихотворцу выгодным предлогом напасть на владения Самухрано. Здесь он с наслаждением будет творить шаири и маджамы, но не пером, а мечом, и не на бумаге, а на полях. Мне же для дальнейшей борьбы необходимо сохранить в целости княжество Мухран-батони. По этой причине и от помощи Ксанских Эристави отказался.
— Моурави! — воскликнул Кайхосро. — Тебя ли я слышу? Никогда перед боем ты не сомневался в своей победе!
— Ты прав. Перед боем с врагами Картли — Ираном и Турцией — да! Тогда я твердо знал, что останусь победителем. А сейчас… тяжело выговорить предстоит сражаться с народом Картли. Выходит, братская война.
Судорога пробежала по его лицу, и Кайхосро это показалось странным и непривычным.
— Мой Георгий, а не с княжескими рабами?
— На Дигоми, дорогой Вахтанг, я не проводил различия между азнаурскими, княжескими и царскими дружинниками. В каждом я видел только обязанного перед родиной. Я любил их, заботливо, как отец, оберегал, развивая лучшие качества: мужество, преданность родной земле и благородное чувство дружбы. Я говорил им о мече и коне, как о неотъемлемых спутниках обязанного перед родиной. Я учил страстно ненавидеть врага. Я учил их тонкости боя, не щадить против тебя стоящего. Учил — врагов не считать! Нападать и побеждать! И в знак благодарности обязанные платили мне восторженным преклонением. Они клялись в вечной верности, клялись при первом взмахе меча Носте бросить все и бежать ко мне, чтобы, сражаясь рядом со мною, отдать жизнь за победу. Мою победу! Я верю им. И хоть и не совсем рассчитываю только на их оружие, но знаю! Кто не сможет драться со мною рядом на этой стороне поля битвы, тот не станет и на той. И никакие угрозы князей не помогут… Так обязанные клялись мне… Нет… они не останутся на противоположном берегу реки, бурлящей ненавистью. Если… если не произойдет…