«Обложить сторонников Саакадзе единовременной тройной данью в пользу сундука царства».
На это определение с большой охотой согласились и царь и князья. И еще охотнее пошел на несправедливое обложение сам Союз азнауров, ибо ничего приятного от Зураба Эристави не ждали. Хорошо еще, что ради сохранения сословия можно откупиться монетами, конями и шерстью.
Снова Носте бурлит, но не так, как бурлило оно в дни весеннего половодья, когда наступает возрождение земли, или в дни празднества засеянного поля, зацветшего сада, зазеленевшего виноградника. Нет! Полымем опалены каменные гнезда. Здесь негодование вытеснило иные чувства. Здесь в избытке угрозы, растущие с каждым мгновением. Так бывает с горным обвалом: низвергаются снега с адским шумом, увлекают за собой обломки скал, сметая на своем случайном пути леса и все, что препятствует их неукротимому движению.
Спешно прибывший Гогоришвили, отец Даутбека, нашел всех прадедов, «старых» дедов и «молодых» дедов на берегу Ностури, где вечно журчит серо-голубая вода, накатываясь на камни и придавая им форму дисков. На бревнах, образующих как бы три стороны квадрата, так тесно, что и мухе не втиснуться. Но при виде Гогоришвили все одновременно, вскочив, принялись наперебой уговаривать желанного гостя сесть рядом.
Боясь кого-либо обидеть, Гогоришвили нерешительно оглядывал друзей детства, столь близких ему, друзей юности, почтенных стариков и односельчан, возмужавших в годы его отсутствия.
Выручил дед Димитрия:
— Га-га-га! Го-го-го! Что кричите? Или забыли, куда следует сажать почетного гостя? — Бесцеремонно палкой оттеснив прадедов, дед Димитрия усадил друга посредине главного бревна. — Присядь, дорогой! Пока зарежут барашка, расскажи, как живешь? Здорова ли твоя благородная семья?
— Спасибо, дорогой, у меня, благодарение богу, все здоровы. Только одно огорчение — Носте шатается.
— Э, друг, не всегда то, что шатается, падает. Тебе кто сказал?
— Мествире в короткой бурке. Его прислал Арчил, смотритель царской конюшни.
— У нас он раньше был. Уже угощение приготовили для непрошеных гостей: на утреннюю еду — чтобы сдохли, на полуденную — чтобы околели!
Кругом пошел гогот. Таковы уж ностевцы: и в печали не оставляет их смех, и в веселье не ускользает от их внимания горе.
Поощренный прадед Матарса, сплюнув, выкрикнул:
— Мало будет, на вечернюю еду можем…
— Поэтому спешно и приехал, что боялся вашего буйства! — проговорил Гогоришвили. — Не время, дорогие, характер ностевский показывать. Могут воспользоваться и тоже угостят, чем не следует.
— Ты что, быть покорными нам советуешь? — удивился дед Димитрия и подскочил так, словно на поле битвы выставил щит и вскинул копье.
— Не будет покорности! Кто с Великим Моурави под одним небом прожил, тот не знает смирения! — Павле нахохлился, как орел.
— Я не о смирении говорю, дорогой Павле, а об умном способе сохранить если не богатство, то хоть замок в целости.
— Уже сохранили! — затрясся от смеха прадед Матарса, подмигнув друзьям. — Зайди, друг, в замок: долго не засидятся в нем незваные гости!
— Занозу им в спину! — от всей души пожелал дед Димитрия.
— Лучше ниже! — уточнил прадед Матарса.
Раскатистый хохот огласил берег реки. Нет, здесь никто не покорится!
— А со скотом как? — Гогоришвили подыскивал доводы умерить пыл воинствующих ностевцев.
— Со скотом? Тоже так, — усмехнулся муж Вардиси. — Половину в горах скрыли, как от врагов; многие стада к родителям «барсов» угнали. К тебе, дорогой Заур, тоже отправили, — наверно, другой тропой скакал, потому не встретил, — под общий гогот закончил седеющий зять Эрасти.
— Все же хоть немного рогатых оставили? — забеспокоился Гогоришвили.
— Почему не оставили? Как может дом без скота жить? Я себе взял трех хвостатых овец, стареющую корову и двух коз. Что делать, Саакадзе давно Носте покинул, кто раньше много имел, на здоровье скушал, а кто мало совсем бедным остался. Вот бабо Кетеван до последней курицы отправила к отцу Элизбара и такое целый день кричала: «Чтобы птиц, выкормленных при Георгии Саакадзе, поедали враги? Пусть я раньше ослепну!..» Тут все женщины ее одобрили. Сейчас чуточку жалеем, ни одной индюшки не сохранилось, чтобы тебя, дорогой гость, сациви накормить.
— Сациви тогда угостим, когда наш Георгий вернется и тупой шашкой, как гусей из огорода, выгонит непрошеных владельцев.
— К вам такое слово, — осторожно начал Гогоришвили. — Наш Георгий не только оружием побеждал, больше умом. Если ум тоже спрятали, как куриц, плохую услугу окажете Великому Моурави. Царские посланцы обрадуются и совсем непокорных уничтожат.