«Как будет поражен Зураб, — размышлял Саакадзе, вытирая концом башлыка лицо, — когда у ворот Душети царевич Александр взметнет голубое знамя с большерогим оленем! Конечно, арагвский шакал встревожится: «Раз имеретины пришли на помощь Саакадзе, значит, и Леван Мегрельский подойдет, а за ним и Гуриели, мой личный враг». Такие предположения должны обеспокоить Зураба, а тревога врага — половина успеха. Но почему запаздывает Александр? Почему нигде не сказано, что делать с беспечными? Разве затягивающееся ожидание, да еще под ливнем, не рождает сомнение?» Саакадзе условно свистнул. Эрасти, мокрый насквозь, будто сам только что вылез из озера, подвел к Саакадзе дрожащего Джамбаза; с черного чепрака шумными струйками стекала вода.
Рассчитывая каждое движение, вел Моурави к Базалетскому озеру основную колонну азнаурских дружин, уже промокших, как говорят, до костей и продрогших. «О-о, как вовремя была бы сейчас чаша вина и кусок лаваша!» Одна искра, выбитая из кремня, казалось, смогла бы обогреть их.
Придержав коня, Саакадзе окинул взглядом измученных дружинников: «Все будет, и вино и… только…» Но у Трех скал передовых имеретинских дружин не оказалось. Пришлось сделать обход, в кромешной мгле повернуть к Хасимаант-кари и занять склоны покатых холмов. Неожиданно впереди вспыхнул факел. Саакадзе подскакал и нагайкой выбил факел из рук неосторожного; под копытами Джамбаза зашипела смола, блеснул красноватый зрачок и погас.
Отбросив колючую ветку, Саакадзе ощупью забрался на скользкий выступ, прислушался: ни звука труб, ни цокота копыт! «Что могло задержать царевича Александра? Ведь прискакавший из Имерети гонец клятвенно заверял: «Точный день выступления имеретинских войск определен царем Имерети и утвержден католикосом Имерети». И царевич Александр согласился с необходимостью опередить царя Теймураза и ночью ворваться в Душети, до подхода не только царя с войском, но и кахетинских князей с дружинами. Страх перед мечом Саакадзе еще силен! Не все, но многие разбегутся! Одним ударом бы захватить превосходную стоянку и обеспечить воинов теплым очагом, снедью, а коней конюшнями. Отдых перед решительным боем крайне необходим! Вот преимущество, которым сейчас владеет Зураб. Значит, следует заставить шакала и его приспешников забыть про тепло и покой! Одним ударом выгнать их в угнетающую мокрядь! Может, рискнуть? Напасть сейчас? Нет, это выполнимо лишь совместно с имеретинским войском, — там, в Душети, сгрудилось слишком много шакалов и коршунов! Бесполезно… Но Кайхосро Мухран-батони настаивает на молниеносном захвате Душети. Он расположился вблизи и нетерпеливо ждет встречи с Зурабом. Ждет… А у него только пятьсот дружинников, на большее число шашек я не согласился. И с Ксанским Эристави равно о трехстах условился. Почему? Доводы высказал в замке Мухран-батони. Отважный Кайхосро не считается с многочисленностью войска Зураба и примкнувших к нему князей. Я тоже не считаюсь, но… Кстати, сколько сейчас клинков в Душети и вокруг? Наверно, двадцать тысяч. А у Кайхосро пятьсот. У Шалвы Ксанского триста, у всех азнауров две тысячи. Но если царевич Александр приведет, как обещал царь Имерети, три тысячи, да Сафар-паша соберет тысячу, пусть отуреченных, но все же грузин… Потом народ, что на Дигоми клялся мне в верности, должен прийти… Пусть не все!.. Что дали им князья? Ярмо! Я обещал им лучшую долю… Нет, не подымут они оружие на своего Моурави… не подымут! Уверен, не подымут! А те, что не сумеют вырваться из княжеских оков, все равно сражаться не станут и по первому моему знаку разбегутся. В этом тоже клялись те, кого опросил Даутбек. Итак, если все придут, кого жду, я буду считать силы равными».
Черная сырая ночь застигла картлийцев в холодном, размокшем лесу. Костров не разжигали, тщетно силясь войлоком подседельников согреть озябшие пальцы. Нерасседланные кони сердито теребили тощие торбы. Лишь два верблюда, навьюченные шатрами, что-то жуя, равнодушно поглядывали на суетливых людей.
Посылались в разные стороны разведчики. Одни возвращались, другие скакали им на смену. Но… имеретинские войска не шли ни по дорогам, ни по тропам. «Неужели измена? Не похоже. Царевич на евангелии поклялся прийти к Базалети».
Рассвет, подобный сумеркам Саакадзе всю ночь не слезал с коня. Он не раз устремлял пронзающий пространство взгляд к Душети и вновь оборачивался в сторону Базалетского озера. Там, в хаосе причудливых туманов, принимающих очертания то леопардов, то львов, то беркутов, раскинулось Базалетское озеро, таящее в себе многовековую тайну. «Может, правда, на каменистом дне, где и рыба не живет, покоится золотая колыбель, в которой сердце Грузии? Во все века сюда стекались искатели счастья — одни, сжимая в руке отточенное перо, другие — отточенный клинок, в надежде овладеть тайной холодных глубин. Что таит в себе завтрашний день? Какая тайна откроется на этих суровых берегах? Что сулит азнаурам предстоящая битва? Падение в бездну прошедшего, где столько осколков, или взлет к вершинам будущего? Одно стало ясно: надо пролить презренную княжескую кровь и тем оправдать настоящее».