— Мой правитель! Высший Совет поможет тебе в управлении царством, резко сказал Мирван.
— Моурави, тебя прошу, — взмолился Кайхосро, — ты один можешь найти выход, и ты найдешь. Если я имею право приказывать, то приказываю тебе… Знай, и вы, мдиванбеги, знайте, я молод годами, но своего слова не меняю. Правителем не буду! Если не примете отречения — сам уйду, пусть даже в монастырь! — и Кайхосро шумно вышел.
— Не хочу стеснять Совет в суждениях. — И Мирван Мухран-батони с достоинством тоже покинул палату.
Задумчиво покрутив ус, Моурави медленно произнес:
— Со стариком Мухран-батони труднее сговориться. Но то, что требует решения, должно быть решено.
Мдиванбеги восхищались. Такой Моурави не только с Мухран-батони, но и с чертом договорится.
— Значит, Моурави, ты уже согласен на смену? — Зураб с затаенной надеждой оглядел палату.
— Не я, мой князь, а мдиванбеги и церковь… Мы не арканщики, не пристало нам душить человека, стонущего под непосильным бременем… Тебе, князь Зураб Эристави, поручаем разговор с Мухран-батони.
— Отказываюсь!
— Неразумно! — Саакадзе пристально вглядывался в шурина. — Любишь вершины, люби подыматься на них сам. А если рассчитываешь, что другие вознесут, тогда жди желающих.
— Отказываюсь! — упрямо повторил Зураб. — Вы избегаете нажить себе опасного врага, а я вам не щит дружинника, на который ложится первый удар. Хором беседуйте с владетелем.
Закипел спор: как бы совместно ни выступали, кто-то должен первое слово вымолвить.
— Георгий, может, католикоса попросить? — предложил Трифилий. — На святого отца владетели не обрушат свой гнев. Опять же, кто дал — тот и взял. Да отпустится Кайхосро восвояси по своему желанию.
— Аминь! — поддакнул митрополит Никифор.
Царевич Вахтанг с несвойственной ему живостью просил настоятеля сообщить волю высшего Совета царства святому отцу. Зураб исподлобья ревниво оглядел царевича:
— А на кого собираетесь возложить попечение о спокойствии царства?
— Найдется… — Трифилий благодушно расправил атласный рукав.
— Быть может, уже нашли? — злобно буркнул Зураб.
— Может быть…
И оба — Моурави и настоятель, хорошо понимающие друг друга, обменялись многозначительными взглядами.
Саакадзе просил мдиванбегов принять еще одно неотложное решение. Сложившиеся обстоятельства требуют величайшей предусмотрительности и подсказывают необходимость сблизиться со всеми грузинскими царствами и княжествами. А сейчас дружбу скрепляет только военный союз. Надо полагать, что объединение Картли и Кахети встревожило раньше других Гуриели, а потом Шервашидзе Абхазского и Левана Мегрельского.
Мдиванбеги раскатисто засмеялись. Внезапно Липарит изумленно уставился на Саакадзе: уж не предполагает ли замечательный Моурави пригласить в гости и Гуриели, как пригласил кахетинцев? «Временно, конечно!» Липарит подтолкнул ничего не соображающего Вахтанга и снова неудержимо захохотал.
Повеселел и Зураб. Он напомнил об аргонавтах, которых манило золотое руно и Черное море. Море, оказывается, любил и Цицишвили после путешествия в Стамбул и приключения у дервишей. Даже кахетинец Джорджадзе постоянно потирал ладони; ему уже мерещились чайки, кружащиеся над тюками кахетинского шелка, завалившего фелюги.
— Благоумыслил Моурави водворить в отечестве вожделенный мир. Да воссоединятся глаголющие единым языком! — торжественно произнес Трифилий.
— Аминь! — восхитился митрополит Никифор.
— Царь Картли и Кахети да будет главою одноплеменных княжеств, улыбнулся Моурави. — Замыслил я принять приглашение на охоту раньше в Самегрело к Левану, затем в Абхазети к Шервашидзе. Дабы не обидеть Гуриели, погощу и у него. И завершу поездку, преклонив колено перед царицей Имерети Тамарой.
Мдиванбегам показалось, что стены палаты уже раздвинулись от Никопсы до Дербента. Они почувствовали себя мощными правителями и вершителями судеб новой, объединенной Грузии. А царь? Царь, как испокон веков, будет покорным исполнителем их воли.
Зураб сиял: отныне его желания войдут не только узкой тропой к пшавам и хевсурам, но широкой дорогой — по ту сторону перевала Сурами. Он внезапно вскочил, обнял Саакадзе и звучно расцеловал.
— Кто будет тебе сопутствовать, мой Георгий?
— Если пожелаешь, ты, мой Зураб.
— А еще кто, Моурави? — забеспокоился царевич Вахтанг.
— Если окажешь честь, ты, мой царевич…
Домой Саакадзе возвращался веселый, довольный. Даже густая темнота ему казалась бархатом, мягко обволакивающим улочки. Джамбаз шел ровно, расплескивая под копытами свет фонаря, которым Эрасти освещал путь.