Чтобы не беспокоить родных, домой Дарвин писал, что всё для него складывается вполне удобно и хорошо: капитан — образец благородства и решительности, команда чудесна, а теснота помещения полезна, потому что приучает к аккуратности.
Условия поездки Дарвина как натуралиста были очень тяжелыми. Правительство не принимало на себя никаких забот о натуралисте. Видимо, присутствие его на корабле было необязательным, хотя и считалось, что экспедиция «…преследует исключительно научные цели».
Самая мысль о приглашении натуралиста принять участие в кругосветном плавании исходила не из правительственных учреждений. Она принадлежала Фиц-Рою, и он добился согласия на это в Адмиралтействе.
К этому времени Фиц-Рой совершил уже не одну крупную экспедицию по съемке берегов различных частей суши. Он был совершенно убежден в том, что при такого рода исследованиях нужен натуралист, который будет изучать геологию местности, животных и растения. Не имея ученого на борту корабля, экспедиция не даст всего того, что она может дать науке. Страстный путешественник, энтузиаст своего дела, Фиц-Рой не жалел и собственных средств для лучшей организации экспедиции. Больше того, когда работы не укладывались в сроки, установленные Адмиралтейством, он нанимал на свой счет шхуны, которые помогали «Биглю» делать съемки.
Впоследствии Фиц-Рой стал известен своими многими научными трудами по составлению карт и по метеорологии.
Несмотря на тяжелый характер Фиц-Роя, Дарвин всегда говорил о нем, что во многих отношениях это был один из самых благородных людей, с какими ему приходилось встречаться.
Глава III
Первые впечатления
Здесь я впервые увидел всё богатство тропической растительности: тамаринды, бананы и пальмы цвели у моих ног.
На десятый день после отплытия из Плимута «Бигль» достиг острова Тенерифа. Дарвин с нетерпением ждал высадки на этот остров, красочные описания которого давно были знакомы ему по книгам Александра Гумбольдта[2].
Увы! Высадиться здесь не пришлось из-за объявленного местными властями карантина. Экипаж только издали мог любоваться великолепным видом Тенерифского пика, озаренного утренним солнцем. «То была заря первого из многих прелестных дней, которых я никогда не забуду!» — восклицает Дарвин.
Капитан отдал команду: «Кливер поднять», — и «Бигль» покинул гавань, направляясь к островам архипелага Зеленого Мыса.
Уже в эти первые дни путешествия Дарвин был очень занят. Сети, опущенные в море за кормой корабля, доставляли множество интересных животных, которых он рассматривал в своей каюте.
16 января корабль остановился у Порто Прайя, на Сант-Яго, главном острове архипелага Зеленого Мыса.
С моря окрестности Порто Прайя не радовали взора. От обширных совершенно бесплодных равнин, покрытых лавой после вулканических извержений, частых в давние времена, веяло суровым величием. Только дожди, выпадающие здесь раз в году, чудесно преображали местность: из каждой трещины начинала пробиваться зелень. Но жгучее солнце быстро превращало ее в сено на корню, которым и питались животные.
Зато вокруг маленького ручейка Дарвин нашел роскошную растительность.
Направляясь к центру острова, он обратил внимание на чахлые акации, росшие на небольшой равнине. И вот что удивило его: верхушки акаций были согнуты, некоторые даже под прямым углом. Направление ветвей с северной стороны было на северо-восток, а с южной — на юго-запад.
Почему?
Дарвин выяснил, в каком направлении дуют здесь ветры. И тогда он понял, что вершины и ветви акаций служат как бы естественными флюгерами, отмечающими направление ветра.
Ветры создавали еще одно характерное для этих мест явление. В воздухе держалась постоянная мгла. Оказалось, что это была тончайшая пыль. Дарвин собрал ее и послал для исследований в Лондон. Ему сообщили, что пыль состояла из обломков раковинок и оболочек микроскопических животных и водорослей.
Моряки давно знали, что иногда в Атлантическом океане такая мгла выпадала за тысячу миль[3] от суши, и притом в огромном количестве. Пыль создавала до того непроницаемый мрак, что корабли нередко садились на мель.
2