– О, мудрая книга, вы обманули меня! И вскочил с кресла.
Ничего не случилось, ничего не заволновалось в комнате, но, тем не менее, месье Нотт побежал к двери, словно бы взвихренный неведомой силой.
– Я ничего не прошу, – убеждал он себя, спускаясь вприпрыжку по лестнице, но некто знает мое сугубое желание, единственную цель моей жизни! Достигну ли я наконец?
Он быстро шел по пустынному Гаму к верхним кварталам на другом берегу реки. Его одинокие шаги глухо отдавались на мосту Прокисшего Молока: пересекая эспланаду Сен–Жак, он не заметил ни одного освещенного кафе.
– Должно быть, совсем поздно, – подумал Теодюль.
И не удивился ничуть лучезарной феерии, внезапно вспыхнувшей в темной глубине улицы Корольков.
Он перевел дыхание и задрожал от лихорадочного предвестия.
– Свершилось… она там… таверна «Альфа»!
Он толкнул дверь и вновь увидел низкие диваны, каменного идола, трепетные багряные блики за витражами. И тогда позвал:
– Ромеона!
Она была рядом. Откуда? Теодюль только и нашелся пробормотать:
– Вы. Теперь я знаю, что желал вас всю жизнь.
Она пристально смотрела на него и шептала:
– Ах! Как сладостно жить именно сейчас.
– Жить?
Жестокий холод пронзил Теодюля от ее прикосновения.
– Я уже столько лет мертва, мой дорогой. Теодюль едва не закричал от страха, и в то же время горькая, терпкая радость засверкала в его глазах.
– Ромеона… да, я вас прекрасно узнаю, но все–таки… это вы или не вы?
Гибкая сильная рука обвила его шею и Теодюль прижался к ледяному телу Ромеоны.
– Мадмуазель Мари!
– Если хотите, да. Когда–нибудь вы узнаете, возможно, что для существа загадочного и зловещего проблема решается просто: либо время разделяет нас, либо нет… Идемте.
В смутных витражах неистово заметались багряные пятна. Теодюль протянул руку, но Ромеона перехватила его запястье.
– Не надо! Представьте, что ее там нет.
– Кого? Кого там нет? Ромеона испуганно оглянулась.
– Узнаете в свое время, дорогой друг. Когда мне надо будет вернуться, и вам тоже.
Она приникла к его губам, дабы избежать дальнейших расспросов, потом лихорадочно проговорила:
– Сколько лет прошло с той поры как я целовала вас. Вы понимаете, нет, вы чувствуете, кто я?
– О да! Ромеона, нет, мадмуазель Мари, я так любил вас. И теперь… я знаю судьбу. Моя судьба – любить вас. Ради этого я повиновался книге, воззвал к помощи… Великого Ноктюрна.
Ужас, напряжение, удивление означились на ее лице.
– И ради этого вы меня вырвали из могилы? Завороженный своим откровением, Теодюль не расслышал ее фразы.
– Прошлое… вообразите человека, который живет только прошлым, который только… вспоминает. Понимаю: сейчас меня вернули в него!
Тремя днями позже комиссар Сандер трудился над новым рапортом, который его секретарь перечитывал, правил и копировал в трех экземплярах. Рапорт имел следующий подзаголовок: «Исчезновение горожанина, именуемого ниже Теодюль Нотт».
Бедный Сандер, вероятно, просто бы спятил с ума, если б увидел, что в эту минуту упомянутый горожанин мирно курит трубку близ водокачки на площади Песочной Горы. Через два часа он прошел рядом с комиссаром мимо освещенных окон кафе «Мируар» и свернул вместе с ним на улицу Корольков, направляясь в таверну «Альфа».
Но таверна сия не существовала ни для Сандера, ни для остальных – она располагалась вне времени простодушного комиссара и его сограждан, равно как и сама жизнь месье Нотта.
Ибо Сандер и остальные не были посвящены в тайны старой книги и Великий Ноктюрн не заботился о них.
И однако жизнь Теодюля Нотта ни в чем не напоминала сон: экзотический интерьер таверны, жгучая любовь Ромеоны, или мадмуазель Мари, придавали его бытию сладостную реальность.
– Не хотите ли повидать «других»? – спросила однажды возлюбленная.
Теодюль долго раздумывал, прежде чем уяснил смысл этих слов. Было воскресенье, стояла прохладная, но приятная послеполуденная погода. Они покинули таверну и спустились по улице Корольков к площади Сен–Жак. Там царило веселье: на импровизированной сцене музыканты сельского оркестра били в литавры и большие барабаны.
Они прошли, невидимые, сквозь оживленную толпу, поскольку двигались вне времени толпы. Когда мост остался позади и внизу раскрылся озаренный солнцем Гам, месье Нотт забеспокоился.
– Мы идем… ко мне?
– Конечно.
Мадмуазель Мари нежно сжала его руку.
– И…? – Теодюль смутился вконец.
Она пожала плечами и увлекла его дальше.
Войдя в лавку, он услышал томное пенье:
«Откуда ты плывешь, серебряное диво»…
И нисколько не удивился, увидев в салоне капитана Судана мадмуазель Софи за клавесином, матушку, вышивающую нелепый узор на желтых домашних туфлях; как ни в чем не бывало, он уселся рядом с отцом, курившим длинную голландскую трубку.
Ничто в домашней, воскресной атмосфере не напоминало о том, что эти существа провели тридцать лет в могиле. Никто не приветствовал Теодюля, никто не поразился его более чем пятидесятилетнему возрасту и появлению с мадмуазель Мари.
Его подруга была одета в скромное шерстяное платье, отделанное стеклярусом. Куда девалась роскошная туника, сверкающая серебряными нитями, в которой Ромеона покинула таверну «Альфа»? Так и надо, все это в порядке вещей, решил Теодюль.
Они поужинали с аппетитом, и Теодюль вновь ощутил вкус винного соуса и лука–шарлота, рецепт коего матушка всегда хранила в секрете.