Проявление традиций былой новгородской вольности, «духа подавляемой свободы» (Кокс) Кюстин увидел в волнениях военных поселенцев, после подавления которых «все опять вошло в обычную колею — повсюду воцарились могильная тишь и покой».
С одной стороны, Кюстин противопоставил республиканский Новгород «империи фасадов», а с другой — провел резкую грань между ним и «дремотно скучным гарнизонным городом», где «нашла могилу свобода славян». Поэтому он был «рад… оставить эти места, некогда знаменитые своей разнузданной вольностью, ныне же опустошенные так называемым порядком, который здесь равнозначен смерти».
Почти одновременно с Кюстином в Новгороде побывал полковник Фридрих Балдуин Гагерн. Он сопровождал племянника Николая 1 голландского принца Александра Оранского во время его поездки ко двору российского императора. Он не задумывался о республиканском прошлом Новгорода, и, может быть, поэтому город показался ему «очень новым и веселым». Он заметил «старинные зубчатые стены кремля», Софийский собор и «бронзовую дверь, украшенную барельефами и надписями на латинском и древнеславянском языках», а также то, что «церкви, по большей части, красивы и в хорошем состоянии…».
Наиболее подробные и обстоятельные описания Новгорода первой половины XIX века оставили Э.Б. С. Раупах, И.Ф. У нгерн-Штернберг, А. Хаусвольф и Ф. Мейер.
Уроженец Силезии Эрнст Беньямин Соломон Раупах приехал в Россию в 1807 году и занял в Петербурге место воспитателя в доме директора Липецких минеральных вод Ивана Николаевича Новосильцева. В 1809 году он ездил на минеральные источники и по дороге в Липецк побывал в Новгороде. По всей вероятности, он заранее готовился к встрече с древним городом, в который «спешил войти» вместе с читателем своих путевых заметок.
Новгород обрел свое величие благодаря патриотизму своих жителей, после того как в одиннадцатом веке князь Ярослав Владимирович ограничил права своих наследников настолько, что Новгород превратился в независимое государство. А это обусловило вечную борьбу между правителями и народом, из которых последний тем не менее выходил победителем. Народ по своему усмотрению выбирал и изгонял князя, если тот посягал на его права и привилегии. Все государственные дела открыто обсуждались на народном собрании, проходящем на открытой площади; каждый новгородец выдвигал свой голос, и большинство решало исход дела. На это собрание народ созывали так называемым вечевым колоколом, который висел на той же площади и звонить в который можно было только по приказу посадника.
Когда раздавался звон колокола, все устремлялись на эту площадь; здесь народ принимал законы, выносил приговоры о казни либо о помиловании, выбирал своих представителей, решал вопросы войны и мира. Я говорю народ, имея в виду тех немногих, в чьих руках здесь, как и повсюду, была сосредоточена власть. Этот колокол был силой Новгорода, и Иван Васильевич I не преминул, когда положил конец республике, забрать его и, как лучший из своих трофеев, торжественно доставить в Москву, где тот до сих пор висит на одной из башен Кремля. Связь с Ганзой и торговля со многими государствами, благодаря которой многие новгородцы становились богатыми купцами, стали первой причиной его падения. Нерешительность новгородцев и их вечные раздоры в конце концов зародили справедливые опасения у царя Ивана Васильевича I… То, чего царь не добился честным путем, он достиг, наконец, силой; он разгромил новгородское войско и подчинил его своей власти.
Так же, как и Бар, Раупах задается вопросом о том, что привело к крушению Новгородской республики, и рассматривает как внутренние, так и внешние причины этого. К внутренним причинам он относит «нерешительность новгородцев и их вечные раздоры», которые называет борьбой партий. К внешним — «торговлю со многими государствами» и «опасное соседство» с Польшей и Литвой: «Во время правления Ивана Васильевича II, прозванного тираном, Новгород попытался сбросить ярмо и отдаться в руки поляков, но это привело его к гибели».