Полугодовое пребывание Паасикиви в Новгороде было его первой заграничной поездкой и первым близким знакомством с Россией. Его репортажи из Новгорода свидетельствуют о том, что он достаточно критически относился к политической системе Российской империи и жизненному укладу русской провинции.
Тем не менее его отношение к Новгороду было не столь негативным, как у Герцена, считавшего Новгород невыразимо бедным и скучным, лишенным всяких удобств «дрянным городишком», нравы которого «представляют уродливую и отвратительную пародию на петербургские».
Если финны обращали свои взгляды на Новгородские земли в поисках своей прародины, то для шведов Новгород был частью древней скандинавской державы Великой Свитьод (Stora Svitjod), расположенной одновременно в Европе и в Азии. Во второй половине XIX столетия норманский вопрос становится в Швеции научной проблемой. Им занимались А. Фрюксель, Г. Гейер, Ф.М. Францен, X. Йерне, изучавшие его с позиций лингвистики и археологии. Первым ученым, исследовавшим ее с позиций топонимии, был шведский славист Рихард Экблум, искавший в новгородской топонимике следы шведского влияния. С этой целью в 1909–1911 годах он несколько раз приезжал в Новгород. Он считал, что главными доказательствами скандинавского присутствия на Руси могут быть названия с корнями rus- и vareg-, которые он искал в Новгородской земле.
По словам самого Экблума, он занимался научными изысканиями «на месте, то есть в Новгороде и его окрестностях, на юго-западе Новгородской губернии, в регионах, примыкающих к Санкт-Петербургу и Пскову, а также в библиотеках Санкт-Петербурга и Москвы, где обнаружил сотню топонимов, восходящих к этим двум корням». Чтобы получить информацию о местах, где он не смог побывать, он вел переписку с местными священниками и учителями.
Время от времени я бродил по окрестностям города и записывал местные названия. Иногда сидел у костра, слушал рассказы стариков и ел печенную в золе картошку, как в детстве. А случалось, сидел на берегу Веряжки и представлял себя участником походов, в которые викинги отправлялись тысячу лет назад.
Новгород был не особенно богат развлечениями. Я завел себе несколько добрых друзей, студентов. Мы часто катались на лодке по Волхову и время от времени достигали Ильменя. Иногда посещали старые монастыри… Иногда мы с друзьями ходили на берег реки и помогали тащить баржи. Мы впрягались в канаты и тянули-тянули, в то время как бурлаки пели. По-моему, это было довольно приятно.
Результатом экспедиций Экблума в Новгородский край стало исследование «Русские и варяжские корни в топонимике Новгородской области», в котором он доказывал скандинавское происхождение многих русских географических названий этого региона. При этом местные названия от корня рус- он считал доказательством расселения скандинавов на этой территории.
В 1911 году в Новгороде состоялся XV Археологический съезд, в работе которого приняли участие финские и шведские археологи Ю. Айлио, К.Я. Аппельгрен, К. Сойккели, Т. Арне, Г. Хальстрём и О. Альмгрен. По всей вероятности, это был первый опыт научных контактов российских и зарубежных «новгородоведов». Побывав в Новгороде, они убедились в том, что он «дает много интересного для скандинавского исследователя».
Научные контакты, прерванные революцией, репрессиями и «холодной войной», возобновились во второй половине 1950-х годов. В 1956 году в Новгороде побывал финский археолог, секретарь Общества древностей Финляндии Карл Мейнандер. Он назвал Новгород «настоящим Эльдорадо для археологов» и предположил, что его будущее связано с развитием туризма. Спустя полвека британский славист Саймон Франклин отметил, что «современный Новгород стал “Меккой европейских археологов”, окном в прошлое России, которое пропускает свет в живую библиотеку потерянных некогда сокровищ».
В XIX — начале XX века Новгород становится для иностранцев лишь «тенью великого имени», «городом между двумя столицами», тем не менее он продолжает привлекать их внимание, с одной стороны, как «колыбель Российской империи» (Ансело, Кюстин), а с другой — ее как республиканский антипод (де Сталь, Бар). Не случайно в истории постреспубликанского Новгорода некоторые из них пытались отыскать «дух подавляемой свободы», увидеть «осколки вечевого колокола».