Но не был бы я лучшим в мире охотником, если б с первого взгляда не понял, что заставило двух неслухов уйти так далеко от родимой берлоги: рыба! Достал я из ягдташа несколько рыбин, кинул им по одной. Медвежата проглотили, даже облизнуться не успели, и опять уставились на меня. Но я не поддался. Больше рыбу им не бросал, только показывал и заманивал подальше от этого опасного места, где в любую минуту могла появиться их невежливая мамаша. Так и привел неслухов к своему лагерю, соорудил из обрывков проволоки и лески упряжь и стал запрягать несмышленышей.
Медвежата не сопротивлялись, им, глупышкам, казалось, что я с ними играю. И на привязи они продолжали резвиться, хватать друг друга зубами, путали постромки. Тогда я к одной из дощечек прикрепил шест, к нему привязал удочку, к удочке рыбину. Рыба качается под самым носом у медвежат, а достать ее они не могут. Потянулись голодные медвежата за лакомством, и мы тронулись в путь. Медвежата гонятся за рыбиной, рыба убегает от них, а бочка со скоростью ленивого быка мчится вперед.
Эта игра понравилась и Чюпкусу. С веселым лаем он носился вокруг медвежат, покусывал неслухов за ноги, убегал вперед на разведку, потом возвращался и подгонял разыгравшуюся упряжку. Через несколько дней езды мы добрались до берега, а еще через несколько дней подъехали к первому на пути селению.
У околицы Чюпкус вдруг остановился, будто унюхал сало, и стал раздирать когтями слежавшийся снег. Таким разъяренным я его давно не видал. Но когда подбежал поближе, сам остолбенел от удивления: на снегу виднелись четкие отпечатки рисунчатых подметок. Точь-в-точь такие же, как тогда, у моей родной деревни.
"Ну и дела! — буркнул я себе под нос. — Неужто снова чудится?" — удивился и, задрав голову, стал всматриваться в небо. Чюпкус ничего не понял и продолжал раскидывать снег, но следы как появились, так и исчезли внезапно.
— Хитер путешественник, по поднебесью ходит, — сказал я Чюпкусу и на всякий случай зарядил ружье. — Ты только посмотри, что он тут натворил!..
Вся околица селения была усеяна освежеванными тушами медведей, оленей, моржей, тюленей. Как будто похозяйничала стая бешеных волков.
— Браконьерова работа! Как хорек в чужом курятнике набедокурил! — ярился я, но поделать ничего не мог.
Завидев странную упряжку, сбежались веселые и добродушные жители селения, обступили нас, разглядывали, заливались смехом, тянули медвежат за уши и все до одного хотели хотя бы голову сунуть в нашу странную карету. Даже самые старые охотники поражались моей изобретательности и считали за большую честь пожать мне руку. Главный вождь племени, за великую мудрость и ловкость прозванный Белым Тюленем, поклялся китовым усом, что впервые видит такую чудесную карету без колес и таких удивительных скакунов. Он долго ходил вокруг нас, держась за живот, плакал от смеха, наконец выдавил сквозь слезы:
— Если бы ты был моряком, пришелец, не ветер бы твой корабль гнал по волнам, а могучие киты. А по небу твой самолет тащила бы огромная стая белых голубей. Но ты охотник. Великий охотник! Позволь мне называть тебя своим братом — Мудрым Оленем.
Такая честь мне и во сне не снилась. Расчувствовавшись, я подарил каждому старику племени по блесне собственной работы и по леске из волос, надерганных из хвоста белого коня. Потом отвел Белого Тюленя в сторонку и стал осторожно выспрашивать:
— Мысль твоя, что стрела быстрая, взгляд твой, что тюлений клык острый, а слова твои — красивые и яркие, как чешуя форели. Скажи мне, любезный, по какому случаю в твоем селении такое веселье и какие меткие стрелки столько мяса вам настреляли?
— Это великая тайна! Ни один охотник нашего племени, за исключением меня, не смеет даже заикнуться об этом. Это больше, чем тайна. — Вождь огляделся, бросил горсть снега через левое плечо, метнул через правое и стал бормотать какие-то заклинания. Потом обратился ко мне:
— Вчера нас посетил великий северный дух Батунг, властитель всех рыб, медведей и моржей, — гордо сказал вождь.
Я улыбнулся:
— Что ты, Белый Тюлень, духи давным-давно ни в холодных, ни в теплых краях не водятся.
— Ты думаешь, старший брат, что рыбаки разговорчивы только от того, что рыбы молчат? — возразил он. — А охотники потому привирают, что убитые звери бессловесны? Нет, ты ошибаешься, брат. Батунг — великий дух. Это чистая правда, такая же чистая, как огненная вода, которую он оставил нам.