Ффу-ух, до чего ж я ослаб, пока дышал нейлонским разноцветным дымом, слушал металлический лязг машин и глотал пластмассовые булочки! До чего ослаб, дальше некуда: едва выбрался на чистый воздух, как ноги подкосились, под коленками задрожало, голова закружилась… Хорош из меня будет охотник!
Но чем дальше уносил меня мой конь от Нейлонии, тем легче становилось дышать, тем зорче видел глаз, острее слышало ухо. И все вокруг казалось милым и приятным. Даже нахальная ворона, пролетавшая мимо, и та выглядела симпатично. Не удержался я, заговорил с ней:
— Сорока-ворона, где твои детки?
А когда услышал чириканье какой-то пичуги, даже прослезился, но приятели мои и ухом не ведут.
— Ах вы толстокожие, тугоухие! Да с этаким пением орган, и тот не может сравниться, — в сердцах накинулся я на Чюпкуса с Лупкусом и на радостях отсалютовал пичуге шляпой.
А к вечеру защелкал, залился соловей, на его голос откликнулся журчанием прозрачный лесной ручей, стройные сосны и коренастые дубы эхом отозвались на звонкие трели, а легкий ветер унес эту музыку далеко-далеко, сколько хватало глаз. Сидел я, братцы мои, и пошевелиться боялся. Чувствовал, как легко дышит грудь, как возвращаются ко мне прежние силы. Вот тут-то я и понял, почему мои земляки, попав на чужбину, не выдерживают тамошней жизни, заболевают страшной, смертельной болезнью — тоской по родине.
— Разрази меня гром, если я когда-нибудь позволю злым людям уничтожить этакое чудо! — хлопнул я шапкой оземь и обнял Чюпкуса.
После такой клятвы будто гора у меня с души свалилась. Ехать стало весело и приятно. Чем дальше мы уносились от Нейлонии, тем чаще попадались по пути густые перелески и рощи, светлые прозрачные озера и речки, в придорожных кустах серыми комочками мелькали зайчишки, легкой тенью скользили косули, а порой широким махом проносились лоси, гордо подняв тяжелые ветвистые рога. В чаще озерной осоки крякали утки, гоготали гуси, на мягких болотных кочках квакали-заливались лягушки, мекали бекасы, пестрели цветы на лугах…
"Как в раю! Никогда людишкам нейлонским на фабриках лучше не сделать", — зарассуждался я и, верно, выпустил руль из рук: Лупкус остановился и потянулся к зеленой травке, — в диковину ему свежий корм.
— Н-но, коняга, нет на тебя волка!..
Пошел Лупкус ходко. Так мы и плелись нога за ногу, разминались, красотой любовались, птичьими трелями наслаждались.
Вдруг из гущи клевера ка-ак рявкнет дергач:
Никогда ничего подобного не слышал Лупкус, оторопел от испуга, потом вскинулся на дыбы и запрыгал по-воробьиному вспять. А я, как на грех, от неожиданности выпустил вожжи, то есть руль. Мотает меня во все стороны, а ухватиться не за что: бочка-то круглая, пластмасса скользкая. Ну, думаю, не добраться мне теперь до дому, хорошо, если цел останусь… Но на счастье позади нас другой коростель ка-ак задыркает, Лупкус и остановился. Ушами прядает, прислушивается. А с боков — третий, четвертый… Совсем бы у коня голова кругом пошла, да я улучил момент, подскочил к Лупкусу, погладил его по взмыленной шее и стал успокаивать:
— Да, брат, это тебе не урчание нейлонских машин. Будь коростель с тебя ростом, свободно перекричал бы самую мощную корабельную сирену, — говорю, а сам невзначай за повод дерг! — и мы тронулись дальше.
Через неделю очутились в глухом, непроходимом лесу. Шли, шли, пробирались-продирались и наконец добрались до поляны, на которой стоял небольшой охотничий домик. Жили в нем пятеро мрачных неразговорчивых мужчин, занимавшихся отловом зверей и птиц для всевозможных зоологических садов и живых уголков.
Признаюсь откровенно, мне такое ремесло не по душе. Я сам недавно испытал все прелести неволи и еле-еле вырвался. Но что я мог поделать? Один против пятерых вооруженных, к тому же в чужой стране! И кроме того, когда долго путешествуешь, каждый встречный человек, да еще охотник — вроде лучший приятель. Поэтому мы с Чюпкусом охотно присели к костру и выложили все наши запасы.
— Здорово, — приветствовали охотников.
— Здравствуйте, если не шутите, — отозвались хором пятеро звероловов, продолжая жевать, и приняли нас в свою компанию. Только после сытного угощения они обратили внимание на Чюпкуса.
— Недурен, видна порода, — голосом знатока процедил один.
— Не то говоришь, приятель, — возразил я. — Совсем не то, любезный. За такого пса трех слонов не жалко отдать. Смотри! — Схватил я нож и зашвырнул подальше в темный лес. — Ищи! — приказал Чюпкусу.