Книга первая
Остров Баранова
Часть первая
Камень-кекур
Глава первая
Тучи опустились ниже, закрыли половину горы. Стало темно и неожиданно тихо. На боте «Екатерина», стоявшем ближе к высокому лесистому берегу, бросили второй якорь. «Александр» поставил штормовые паруса.
Купцы! сердито пробормотал Лисянский и сунул за отворот мундира подзорную трубу.Сигнальщика!.. Убрать паруса! Всем оставаться на своих местах.
Матросы отчетливо и ловко выполнили маневр, военный шлюп послушно стал против ветра. Лисянский продолжал всматриваться в серую точку, давно уже показавшуюся у входа в залив.
Ветер изменился, налетел с моря. Темные водяные валы стали выше, достигали обрывков туч. Незнакомое суденышко вскидывалось на гребни, опускалось в провалы, временами исчезало совсем. Потом медленно, упорно пробивалось вперед.
Волны проникали в бухту, бились о каменистые бесчисленные островки. «Екатерина» и «Александр» припадали бортами к самой воде,казалось, вот-вот сорвутся с двойных якорей. На шлюпе, державшемся под прикрытием скал, скрипели мачты, трещала обшивка. Только густо заросший лесом берег был по-прежнему пустынен и тих. Даже выстрелы из крепости прекратились. Индейцы, как видно, тоже наблюдали за отчаянным парусником.
Наконец Лисянский сдвинул трубу и громко, восхищенно выругался. Маленькое судно, отпустив шкоты, почти лежа на левом борту, обогнуло мыс, затем ловко скользнуло в пролив.
Молодцы!
Сударь,сказал вдруг высокий, черноголовый юноша, стоявший внизу на шканцах.
Это Баранов!
Торопливо шагнув к бортовым перилам, не чувствуя ветра, холодных водяных брызг, захлестывавших палубу, он молча, взволнованно следил за приближавшимся кораблем.
Лисянский снова навел трубу. Судно показалось из-за островка некрашеный двухмачтовый бот с косыми заплатанными парусами. Экипажа не было видно, лишь у румпеля темнела напряженная фигура.
От ветра и встречного течения волнение в проливе усилилось, надвигался вечер. Над океаном прорвалась завеса из туч, багровый свет окрасил скалы, гребни волн. Глуше, пустыннее проступил берег. Узкие паруса бота казались кровавыми.
Зарываясь в волну, кренясь, судно приближалось к шлюпу. Уже видно было, как сновали по палубе люди, натягивали шкоты. Полоскался флаг.
Поднять вымпел! приказал Лисянский.
И лишь только трепыхнули на мачте косицы с синим андреевским крестом, борта суденышка окутались дымом, раскатилось и увязло в лесистых склонах гулкое эхо салюта.
Одиннадцать...громко пересчитал выстрелы юноша и глянул на строгое, слегка насмешливое лицо капитана Лисянского. Бот оказал высшую почесть кораблю.
Командир улыбнулся, подозвал мичмана.
Ответить на салют... Семь залпов.
Когда выстрелы смолкли и ветер разметал желтый дым, Лисянский невольно опустил подзорную трубу. Бот подошел совсем близко, стало заметно, как потрепал его шторм, фальшборт сломан, снесены мостик и единственная шлюпка, начисто срезан бушприт. На палубе было пусто, уцелели лишь две чугунные каронады, привязанные к мачте тросами.
Возле одной из них стоял Баранов. Опираясь на пушку, низенький, плотный, в легком суконном кафтане, не отрываясь смотрел правитель колоний на корабль из Санкт-Петербурга. Ветер шевелил остатки волос, холодные брызги стекали по голому черепу на суровое бритое лицо. Он казался сутулым и старым. Только светлые, немигающие глаза глядели пронзительно, остро... Двенадцать лет!.. Собственной кровью перемыты эти года... Потом глаза его заблестели.
Александр Андреевич! порывисто крикнул юноша.
Но Лисянский уже приказал спустить шлюпку, парадный трап. Сейчас купца Баранова не существовало. Там, на борту, находился человек, чье имя произносилось шепотом во всех портах Восточного океана.
Баранов медленно поднялся на палубу. Внешне спокойный, он был очень взволнован. Первый военный корабль, первое признание. И в такую минуту, когда все достигнутое за многие годы почти рушилось. Крепость и острова были в руках врага, уничтожены поселения, и он сам шел на отчаянную, последнюю стычку.
Молча, благоговейно опустился он на колено, склонил перед русским флагом голову.
И тут наше отечество!
Потом поднялся, подошел к Лисянскому.
Капитан-лейтенант не выдержал, шагнул вперед и, повинуясь неожиданному порыву, обнял Баранова.
Прославленный Колумб...начал было насмешливо мичман Верх, но сразу же умолк. Приятель его, Каведяев, толкнул в спину так, что мичман поперхнулся.
Сзади стоял юноша. Черные, немного косые глаза его были прищурены, дрожали ноздри. Смуглые тонкие пальцы сжимали трос, протянутый вдоль палубы.
Вы перестанете, сударь? Позорно в такие минуты...
Он не закончил. Над лесом всплыло белое облачко, долетел сквозь шум прибоя неясный гул выстрела. Из захваченного индейцами форта снова начали обстрел.
В восемь часов вечера стали прибывать байдары. Шторм раскидал их до входа в пролив, лишь первые шестьдесят лодок с алеутами подошли к «Неве». На передней, самой вместительной, находился Кусковпомощник Баранова. С ним были десятка два промышленных. Не сближаясь со шлюпом, лодки дали залп из ружейусловный знак. И только когда с корабля взвились две ракеты, осторожный Кусков подвел свой отряд ближе.
Отменно,сказал Лисянский и с откровенным любопытством поглядел на Баранова. Вспыльчивый, дерзкий, насмешливый, он теперь искренне восхищался.
Но правитель молчал, беспокойно всматривался в надвигавшуюся темень. Он прибыл на «Ермаке», а «Ростислава» и остальных байдар нигде не было видно.
Под прикрытием батарей шлюпа Кусков высадил своих людей на каменистую береговую полосу, возле самых скал. Перевернув челны, алеуты и русские забились под них, чтобы хоть немного укрыться от ледяного осеннего ветра. Съежившись, шагал часовой.
Стало темно. Давно пропала узкая полоса заката; где-то близко у берега, невидимые, гудели волны. Свистел в такелаже ветер. На мачтах «Невы» мерцали световые пятна. Лисянский приказал повесить фонари байдары могут прийти ночью.
В командирской каюте было жарко, горели свечи. От качки колебалось пламя, гроздьями оплывал воск. Дребезжал в подстаканнике хрустальный стакан, за переборкой скрипела мачта.
Расстегнув верхние пуговицы мундира, Лисянский сидел на койке. Волосы его курчавились, на висках и на бритой губе скопился пот. Капитан-лейтенант медленными глотками пил ром, разбавленный водой, из глиняной кружки и молча следил за ходившим по каюте Барановым.