Монастырский двор почти ничем не отличался от внутреннего расположения президии, но Алексей еще не бывал у испанцев и потому присматривался ко всему с любопытством. Напротив ворот, на другой стороне площади, стояла церковь с невысокой звонницей, перед ней высился огромный деревянный крест. Вдоль стен были расположены жилые строения с крытой галереей, дальше виднелся сад. А в левом дальнем углу двораконюшня и хижины для индейцев. Об этом можно было догадаться, глядя на замки, висевшие на дверях.
Во дворе было пусто. После вечерней молитвы индейские хижины запирались, солдаты и монахи не выходили из своих помещений. Но об этом путники узнали позже, а сейчас такая безлюдность производила странное впечатление. Словно все здесь притаились. Лишь несколько слуг прошмыгнули в конце двора.
Перед главным зданием монах остановился и, указав на дверь, пригласил войти.
Сюда, сеньоры!
Он ввел их в большую комнату с высоким потолком и голыми кирпичными стенами, от которых приятно отдавало прохладой. Мебели почти не было. В углу между двух окон стоял аналой, за ним, слабо освещенное огарком, белело деревянное раскрашенное распятие, у западной стены стол и две лавки. Зато возле двери лежала целая гора пухлых травяных матов, как видно, заменявших миссионерам постели. Увидев их, все трое путников почувствовали, как основательно они устали. Лука даже хотел сразу же присесть, но, памятуя о тонкости обхождения в чужих местах, стерпел.
Слуга-индеец принес две свечи, и настоятель жестом пригласил гостей садиться. Затем сказал индейцу несколько слов. Тот исчез.
Наказал доставить еду,быстро шепнул Манук Алексею.Это он по-мивокски.
Алексей обрадовался. Он не думал, что с языком дело так упростится. Еще возле монастыря он понял, что сгоряча затеял все это предприятие, явившись сюда с ничтожным запасом испанских слов, выученных когда-то при помощи Василия.
Ну, слава тебе! вырвалось у него невольное восклицание. Теперь переводи, Манук!
Он поднялся с лавки и сказал с веселой прямолинейностью:
Мы боялись, сударь, что незнание языка помешает нашему разговору. Мы русские, из форта Росс, живем недалеко отсюда и хотим завести с вами дружбу. Господин Кусков, наш правитель, писал сеньору губернатору и послал нас в сей вояж.
Алексей считал, что некоторое отступление от истины не помешает, тем более что Кусков все равно собирался в ближайшее время начать деловые разговоры с францисканцами. Он приостановился, наблюдая, какое впечатление произведет его речь на монаха, но лицо миссионера оставалось непроницаемым, и только когда алеут произнес первые индейские слова, у него на секунду сузились глаза. Потом настоятель сказал по-испански:
Не понимаю вас, сеньоры.
Алексей глянул на Манука. Тот недоумевающе заморгал и умолк.
Монах произнес еще какую-то фразу, наверное, даже не на испанском языке (Алексей не понял ни одного слова), и, поклонившись, вышел из горницы.
Здоровыусмехнулся Алексей.
Не может быть того!горячо зашептал Манук.Я слышал, он говорил сам. Видно, не хочет.
Не может, не хочет...огрызнулся Лука, выдирая из бороды репей.Монахи, они всегда хитрые. Чо, мы в свою избу пришли?.. Хоть бы поесть дали!
Об этом настоятель позаботился. Спустя минуты две после его ухода тот же слуга принес лепешки, кувшин с вином, сушеный виноград и кусок холодного мяса, обильно сдобренный чесноком и перцем. Манук попробовал было заговорить с индейцем, но слуга, испуганно оглянувшись на дверь, не ответил и сразу же ретировался.
Здорово! повторил Алексей. Теперь он ясно видел, что их избегают, а может быть, и боятся.
Он ничего не сказал товарищам и хмуро принялся за еду. Во всяком случае, он твердо решил передать монаху слова Большого Желудя. Пусть сколько угодно притворяется, что не понимает по-индейски.
Однако настоятель больше не пришел, а вместо него явился косой узкоплечий монах и, шлепая вялым ртом, сказал, что падре реверендо почтенный отец Микаэль просит извинить его отъезд к больному и надеется, что достойные сеньоры хорошо отдохнут под крышей святой обители.
Служитель церкви сам разостлал на полу циновки и, кланяясь, удалился.
Из его речи Алексей разобрал лишь имя настоятеля и пожелание доброй ночи. А то, что монах не привел слугу приготовить постели, окончательно убедило его в справедливости подозрений. Но делать нечегоутро вечера мудренее.
Он приказал Луке и алеуту ложиться, а сам, погасив на столе свечи, подошел к окну. Несмотря на усталость, ему не хотелось спать. Неясное чувство беспокойства и ожидания событий не покидало его с той самой минуты, как он переступил порог монастыря.
Вечер давно наступил и кончился. Полноликая луна взошла над оградой, озарила часть двора, пересеченного длинной тенью креста, белую стену звонницы. Второе окно выходило в сад. Оно не было защищено обычной решеткой, и сквозь узкую прорезь виднелись кусты и деревья и между ними широкая тропинка, ведущая куда-то вправо. Пятно света, не от луны, а из не видного отсюда окна, лежало на этой дорожке с нависшими над ней серебристыми листьями оливы.
Кто-то тоже еще не спал и даже не собирался ложиться, потому что свет в окне стал ярче, словно передвинули свечу поближе, а потом раздались негромкие звуки клавесина. Ничего, конечно, в этом особенного не было, играть мог любой из монахов, но Алексей вдруг почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Грустная повесть Петронио не выходила из памяти, и стремление побывать в миссии невольно было связано с нею. Правда, странный разбойник называл местность Сан-Пабло. Но названия этой миссии они не знали, надпись на молитвеннике солдата могла быть сделана и много лет назад... Может быть, это и есть та миссия, где живет осиротевшая сеньорита?
Алексей взобрался на подоконник и заглянул в сад. Но рассмотреть освещенное окно мешали кусты и густая листва, зато звуки клавесина прекратились и послышался быстрый возбужденный голос. Стена и расстояние не давали возможности что-либо разобрать, однако Алексею показалось, что говоривший грозит и злится. Потом хлопнула оконная решетка, а минуту спустя донесся стук двери, выходившей во двор, и сразу же топот копыт пущенного в галоп коня.