Прошло несколько мгновений. Неяркий огонек свечи озарял скудную обстановку комнаты, узорчатый от виноградных листьев вырез окна, темную фигурку возле него...
Прощайте!наконец произнесла Конча.Мне надо уходить. Я была рада вас увидеть... Не забывайте, что я сказала, остерегайтесь всего. И очень Гервасио. Он тоже был здесь!
Еще раз кивнув головой, она отодвинула полог и исчезла в коридоре. Стук каблучков по каменным плитам гулко отдался под сводами...
Девочка-индианка снова повела Алексея через все здание. Проходя крытой галереей, чтобы спуститься вниз, в комнату, где спали Лука и Манук, он невольно остановился и посмотрел на равнину. Она была по-прежнему тихой и пустынной, но далеко, возле освещенных луною песчаных холмов, двигался всадник. Косая тень переползала бугры. Это, очевидно, был Гервасио, о котором говорила девушка.
Однако Алексей не думал сейчас о предостережении. Он с искренней жалостью думал о Конче.
Глава девятая
Весь ноябрь шли дожди. Порой они переходили в ливень, и тогда за мощной стеной воды не видно было ни гор, ни прерии. Потоки размывали суглинок, бурлили на камнях, уносясь в океан, тоже не видный, укрытый завесой дождя. Пропитывались сыростью стены, протекали крыши, дым застревал в трубах, бессильный пробиться сквозь водяную препону.
В казармах и доме Кускова было сыро и холодно, люди ходили злые, беспрестанно чинили и затыкали промоины. Лазурное горячее лето не требовало тщательности работы, зимой здесь раньше никто не бывал, и теперь строители не успевали штопать прорехи.
А потом вдруг ветер разметывал тучи, срывал траву и кустарник, бил мелким щебнем по палисаду, швырял в вышину чаек и, пригнув вершины поникших мокрых лавров, с воем уходил в ущелье. День-два светило солнце, дымился берег, серый океан кое-где отдавал голубизной, но тяжелые чугунные валы говорили лишь о передышке.
Во время таких затиший Иван Александрович снаряжал людей в лес продолжать таску бревен для будущей верфи, закладываемой верстах в пяти от форта. Весной собирался строить два небольших судна из калифорнийского дуба, одно для сношений с испанцами и ловли морского зверя, второе для плавания на Аляску. Шхуна «Вихрь», выделенная Барановым обслуживать новое заселение, до крайности нужна была самому Ново-Архангельску.
Готовил правитель колонии и посылку промысловой партии на Ферлонские камни. Там думал поселить надежную артель котиколовов. Только на этих скалистых островках да в заливе св. Франциска еще водится драгоценный зверь.
Часть людей Кусков поставил на пахоту небольшой ложбины, загороженной от ветров холмами. Здесь Иван Александрович собирался сеять пшеницу. Капитан Риего сдержал обещание. Из сан-францискской президии прибыло с десяток коней и несколько пар быков. Правда, ни письма, ни даже словесного извещения от коменданта не было. Двое солдат и пастухов пригнали скот к воротам форта, что-то покричали и уехали обратно. Кусков тщательно записал коней и быков на первой странице книги, предназначенной для расторжек с испанцами. Время подарков кончилось, пора заводить торговые дела. Пора и самому побывать в президии, познакомиться с комендантом, с отцами-францисканцами. А заодно оправдаться перед ними и за вмешательство Алексея не в свои дела.
Три дня Иван Александрович не хотел видеть помощника после того, как Алексей, вернувшись, рассказал о результатах похода, о стычке с солдатами и о посещении дальнего монастыря. Давно уже не видели правителя таким разгневанным.
Сколько раз говорил тебе, что не политикою заниматься сюда прибыли,сказал он, грохая кулаком по столу.Пускай гишпанцы хоть всех своих диких переловят. Мы торговые люди, и не бонапартовцы, а подданные государя императора! Сеять, пахать приехали, промыслом заниматься! Может, и Василий там драку затеял...
Алексей молчал. Он знал исключительную преданность Кускова интересам компании, понимал его осторожность и боязнь столкновений. Особенно теперь, когда в Европе творилось бог знает что! Перед отъездом сюда ходили слухи, что Бонапарт опять поссорился с царем, русские войска собираются у польской границы... Видел, как Иван Александрович терпеливо мучился, ведя переговоры с офицерами губернатора, занимаясь пересылкою всех этих писем, и вместе с тем знал, что переубедить его нельзя никакими силами. По согласиться не мог. Выслушав до конца сердитые фразы, Алексей повернулся и вышел из горницы.
Вслед за ним прошмыгнула Фрося, подслушивавшая у дверей по просьбе Луки. Сам промышленный, ожидавший вызова в сенях, услышав гневный голос правителя и стук кулаком по столу, на всякий случай скрылся в казарму.
Лексей Петрович...зашептала Фрося сочувственно. Я шанежки горячие испекла... Ты не слушай, что раскричался. Без тебя тут прямо туча тучей ходил. А Лука...Фрося не выдержала, фыркнула и затрясла крепкими крутыми плечами.Почитай, обмочился от страху. Убег в казарму...
Но Алексей поблагодарил Фросю и пошел к морю. Тогда еще не наступила пора дождей, но лето уже кончилось. Небо было пасмурное, серое, океан гнал тяжелые волны. Однотонный грохот и шипенье воды успокаивали, Алексей долго ходил по мокрой гальке. В уме складывались горячие ответы Кускову, и не Кускову только, а всей компании, денежным вельможам Санкт-Петербурга. Для них интересы заключались в морских котах и бобрах, а люди пусть хоть с голоду дохнут. Для них и колониялишь забота о торговле, и Ситха, и вся Аляска... Доброе имя отечества, равноправное со всеми державами положение на берегу, который не принадлежал до сих пор никому, честное отношение к коренным обитателям, отдавшим русским людям свои лучшие земли,пустой разговор и помеха. Если бы не воля и ум Баранова, давно бы здесь не было ничего...
Очень обидело и поведение Кускова. После всего проделанного, после похода, из которого они могли и не вернуться, такая встреча была незаслуженной. Он даже покраснел, подумав, что сказала бы Конча, увидев, как его отчитали, словно мальчишку. А он еще звал ее в колонию...
Однако горячность его и обида постепенно проходили. Ровный гул прибоя, беспредельный простор, ветер, мешающий запахи хвои и водорослей, всегда его успокаивали. Остывая, он подумал о том, что Кускову приходится еще труднее и что своим вмешательством в монастырские дела он, Алексей, усугубил эти трудности. Но он не мог упрекнуть себя ни в чем. Если бы пришлось снова оказаться в таком положении, он снова бы поступил так, а не иначе.