— Гервасио? — насторожился Алексей. О нем он уже слышал полгода назад от Консепсии.
— Да, синьор, — Петронио попытался приподняться. — Ему удалось скрыться. Моя лошадь отстала на полмили. Я видел, как он прорвался сквозь огонь сюда… Это он стрелял по индейцам из пушки… Он мой и ваш враг и действует вместе с американос…
Алексей почти ничего не понял, а по жестикуляции инсургента решил, что тот не советует ему итти дальше. Он улыбнулся, похлопал рукой по прикладу ружья. Более метко, чем он, не стрелял даже Манук, сбивавший лесной орех на расстоянии в полсотни шагов.
Но Петронио покачал головой, минуту подумал, затем быстро разровнял рукой возле себя гальку, положил посредине круглый камень величиною с кулак, а вокруг него, замыкая с трех сторон, несколько камешков поменьше.
— Росс! — сказал он, указывая на средний камень. — Форт!
Вслед за этим потыкал пальцем в маленькие камешки.
— Американос!.. Гервасио!.. Очень сильный враг. Надо его бояться.
Алексей стал серьезен. Теперь он догадался, что хотел сказать Петронио. Очевидно, пока он был в отсутствии, дела здесь очень усложнились. Может быть, этот пожар не единственный, и что-нибудь произошло в Россе.
Он пытался расспросить инсургента, но выяснил только, что форт цел и невредим. Больше при помощи жестов и мимики узнать было невозможно. Тогда он решил поскорее найти индейское стойбище. Надо торопиться с починкой «Вихря», да и индейцы, наверное, знают о всех делах колонии.
К счастью, долго искать стойбище не пришлось. Индейское племя, кочевавшее в этих местах, было оповещено лазутчиками о появлении корабля и даже узнало, какой на нем флаг. Индейцы сами шли на помощь русским.
Оставив дона Петронио на попечение двух воинов, взявшихся доставить его к месту стоянки отряда, Алексей с остальными поспешил на берег. Пожар уже отбушевал, рассеялся дым. И только в воздухе держался запах гари.
К вечеру Алексей со своим отрядом был уже на месте, а утром сразу приступили к разгрузке «Вихря».
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВЕЛИКИЙ ОКЕАН
Глава первая
Граф Нессельроде принимал посетителей рано. Министр иностранных дел, будущий канцлер могущественнейшей России, подражал австрийцу Меттерниху во всем. Даже в расписании своего делового дня. Кроме того, сам царь Александр любил вставать пораньше.
Огромный кабинет министра был строг и прост. В окна видны были весеннее небо, Нева, белые льдины, медленно плывущие между двумя деревянными мостами, золотой шпиль собора Петра и Павла, потемневший лес сразу же за крепостью.
Отсюда не видно было грязных улиц, толчеи строителей и сотен крестьянских подвод, подвозивших камень и сваи для строящегося собора св. Исаакия, не слышно было тарахтения извозчичьих колымаг, колясок, дрожек, карет по плохо мощенным проспектам. Здесь была тишина, к которой прислушивалась вся Европа.
Победа над Наполеоном, освобождение десятка государств, создание Священного Союза христианских держав, новые веяния, либеральное кокетство царя, планы «благословенного» освобождении балканских государств от турецкого ига — все это занимало умы, шло из невской столицы. Министр был послушным исполнителем.
Русский немец, сын дипломата, выросший в Лиссабоне, учившийся в Берлине, преклонявшийся перед всем немецким, преданный почитатель монархии, он в сорок лет был почти третьим лицом империи Александра и Аракчеева.
Сегодня министр торопился во дворец. Александр вызывал его для совещания. Царь был обеспокоен окончательным водворением англичан на Ионических островах Средиземного моря, уступленных Турцией, чтобы не допустить Россию к Дарданеллам. Надо было ублаготворить Испанию и получить от нее средиземноморский порт… Идеи освободительного движения на Балканах разрастались, превращались в великое народное дело. Царь боялся революции… У власти — военный министр Аракчеев, мечтающий всю Россию превратить в военное поселение…
Дежурный чиновник, бесшумно ступая по ковру, внес и положил на стол «Санкт-Петербургские Ведомости».
— Как только прибудет его превосходительство, немедленно проводите ко мне, — сказал Нессельроде, беря газету.
Чиновник молча поклонился и исчез.
Граф посмотрел на часы. Было около десяти утра. Государь назначил свидание в половине двенадцатого… Доклад лежал в папке, нужно только проверить отдельные пункты. Испания пойдет на уступки даже при малых обещаниях российского кабинета, особенно по делам американских земель. Филадельфийские и вашингтонские банкиры слишком заинтересованы в том, чтобы мадридский двор не мог спокойно терпеть соседство безобидной русской колонии. Ну что ж! Придется кое-что сделать… Да и в своих заморских владениях пора учредить твердое начало. Слишком многое отдано в руки купцов и их просвещенных покровителей! Их влияние пагубно для удаленных от крепкой власти Аляски и Росса. Однако надо действовать осторожно и вместе с тем решительно. У Российско-американской компании много сторонников. Необходимо дать понять компании и главному ее покровителю, строптивому Мордвинову, чего требует царь, и выяснить их позиции…
Министр еще раз посмотрел на часы, затем развернул «Ведомости», быстро проглядел все отделы и «прибавления». Посмотрел, кто приехал в «столичный город Санкт-Петербург», поинтересовался известиями о подписке на книгу «Опыты в стихах и прозе К. Н. Батюшкова»… Опять стихотворцы! Невольно вспомнил недавний разговор во дворце о новом восходящем поэте Александре Пушкине, из лицеистов. Говорил Карамзин, сочинявший «Историю Государства Российского», восхвалял до небес, называл преемником Державина… Министр тогда еще удивлялся сборищам лицеистов у историка, которого он ценил за его похвальные высказывания о монархии. Александр Пушкин, поговаривали, писал вольные стишки и эпиграммы…
Нессельроде снова взялся за газету, прочел, что «отпускается в услужение 23-х лет девка, умеющая готовить кушанье, мыть и гладить белье, спросить у Конюшенного моста в доме Жадимировского, под лавочкой». Затем вернулся к «иностранным происшествиям». Газету он всегда читал с конца, чтобы подробнее остановиться на главном. Сегодня его заинтересовали два сообщения.
«Лондон от 11 апреля 1817 года. Уверяют, что мексиканские инсургенты обязаны последнею победою особенно искусству кентукских стрелков (Кентукки находится в Северной Америке)…»
«В Кадикских ведомостях содержится официальное известие, что 43 человека из отличившихся инсургентов повешены или расстреляны…»
Кому, как не ему, министру иностранных дел сильнейшей державы, знать, что творится в мире! Американцы не зря поддерживают мятежников. Они идут на любые способы. Воевали с индейцами против англичан, с французами против индейцев, с испанцами против таких же испанцев… А теперь, после второй войны с Англией, эти Северные Штаты укрепили свое владычество и безо всякой церемонии захватывают весь бассейн Тихого океана. Завладели индейскими землями, загнав самих индейцев в «резервации», Луизианой, Колумбией, осели на Сандвичевых островах. Сейчас под видом поддержки мексиканских повстанцев окружают Калифорнию… Неудивительно, если они в ближайшем будущем захватят не только весь материк, но и оба океана!.. Испания словно ослепла. Торгуется из-за незначительной гавани, требует уничтожения Росса, не понимая того, что сама сидит на раскаленных угольях… В первую голову нужно уничтожить мятежников, вешать их, расстреливать, доставить в американские колонии войска. Выжечь порохом революционное гнездо, пока не поздно!..
Он даже встал, так был раздосадован. Горбатый нос его (наследство матери — португальской еврейки) покраснел, выпяченная нижняя губа поджалась. Низенький, почти карлик, узкогрудый, в расшитом золотом парадном мундире, он казался старым мальчиком.
— Его превосходительство Николай Семенович Мордвинов!
Чиновник посторонился, пропустил в кабинет высокого старика в темно-зеленом длинном фраке, ботфортах, слегка опиравшегося на палку. Большая лысеющая голова с длинными прядями совершенно белых волос, открытый взгляд, военная выправка. Бывший адмирал и морской министр, ныне член Государственного Совета и председатель департамента экономии, даже у недругов вызывал почтение.