Алексей же большую часть дня проводил на верфи. «Вихрь» доживал свои последние сроки. Сырой аляскинский дуб, из которого он был выстроен, гнил, разрушался, нужно было торопиться спустить на воду новое судно до осенних бурь. Помощник правителя Росса хотел назвать новый корабль «Иван Кусков», но пока об этом не говорил ни слова. Думал сделать сюрприз Ивану Александровичу.
Давно прошли времена размолвок. Последние годы он сам убедился, как часто страдал правитель колонии, будучи не в силах соединить служение интересам компании и отечеству, как глубоко и скрытно переживал он этот разлад. Посещение Гагемейстера лишь усилило внутреннюю боль.
На «Вихре» Алексей хотел еще раз сходить в Монтерей. Нужно было окончательно узнать ответ губернатора о промысле бобров в заливе Святого Франциска, доставить кое-какие товары, оставленные для этой цели капитан-лейтенантом, и, может быть, увидеть Кончу… Последнее время не было часа и дня, чтобы он о ней не думал…
Он торопился ускорить поездку, тем более, что тревожные сведения о волнениях уже в самой Калифорнии нарастали. Пастухи видели далеко в прерии колонну всадников, а две ночи подряд с вышек форта можно было наблюдать в стороне испанских владений большое зарево, не похожее на степной пожар. Возможно, горела миссия или усадьба какого-нибудь дона, подожженная повстанцами.
Но в Монтерей поехать не пришлось. Однажды утром, когда Алексей с Петровичем проверяли обшивку нового судна, на верфь прибежал Манук и сказал, что из Сан-Францисской президии явился гонец и что Иван Александрович просит помощника немедля прибыть в форт.
Не переодеваясь, в холщовых штанах и измазанной смолою рубахе, Алексей поспешил к правителю. Кусков эти дни чувствовал себя лучше, но ставни в доме были прикрыты, и Алексей не сразу разглядел спавшего на лавке испанского гонца. Солдат ехал всю ночь да две ночи перед этим скакал из Монтерея.
— Вот, Леша, — сказал Иван Александрович, как только помощник поздоровался и выжидающе сел у стола, — дон Луис просит сегодня же повидаться с ним в Сан-Францисской миссии. Велел нарочному передать на словах. Придется тебе поехать. Из всех гишпанцев он один нам хотел добра. Видно, что тайное узнал, иначе не гнал бы человека ночью и не назначал бы встречу в монастыре.
Иван Александрович был обеспокоен, исхудалые пальцы его все время находились в движении. Видимо, нелегко ему теперь давалось сдерживать свои чувства.
— Поеду, Иван Александрович, — Алексей сразу поднялся, отодрал от ладони прилипший комок смолы, расправил подол рубахи. Беспокойство Кускова передавалось ему целиком. — Луис не погонит человека зря. А вы тут… — он глянул на осунувшееся лицо правителя, взъерошил по старой привычке волосы. — Берегитесь тут… На верфи Петрович управится, на мельницу Луку пошлю… Караулы прикажите выставить. Время тревожное.
Он старался не показать, что большая часть забот по управлению фортом сейчас лежала на нем одном и что он боится оставить Росс, пока Кусков болен.
Но Иван Александрович ничего не сказал и молча отпустил собираться в дорогу. Сборы были недолги. Выехали сразу же, не откладывая ни на час, с тем, чтобы в миссию прибыть вечером. Так просил Луис.
Падре Уриа давно умер. Падре Фелипе полгода назад предусмотрительно отбыл на Манилу. Миссией Святого Франциска временно управлял Винценто, еще более раздавшийся в ширину, но по-прежнему деятельный и веселый. Он встретил Алексея еще за воротами монастыря, притворился, что, совершая прогулку, увидел гостя случайно. Но когда сопровождавшие настоятеля монахи прошли вперед, дружески подмигнул и взмахнул четками.
Испытав раньше далеко не любезный прием в степной миссии, Алексей ехал сюда не очень охотно. Однако толстяк Винценто сразу ему понравился, и он подумал, что Луис, как видно, хорошо знал, к кому его приглашал.
Новый настоятель повел Алексея прямо на галерею, выходившую в сад и увитую уже наполовину голыми виноградными лозами, усадил за стол. Тут, на толстой домотканой скатерти, стояли два кувшина с вином, два стакана, на деревянной тарелке лежала вверх ножками какая-то жареная птица. Поодаль, в миске, темнели гроздья мелкого синеватого винограда.
— Подкрепимся с дороги, сын мой, — сказал настоятель и так шумно дохнул, садясь за стол, что затрепетали уцелевшие на лозах листья. — Да благословит нас святой Франциск Ассизский.
Он наполнил стаканы, вытер ладонью лысину и лицо и одним ловким движением вылил себе в глотку вино. Так он проделал несколько раз. Пока Алексей выпил свой стакан, один кувшин уже был пуст. Затем, взяв птицу за ноги, падре разорвал ее пополам, половину придвинул гостю, а вторую обглодал сам, выкинув кости в сад. Все это он проделал быстро, словно не Алексей, а он сам совершил утомительный путь.
Во время еды Винценто молчал. Зато, насытившись, он охотно начал рассказывать о своих злоключениях во время степного пожара, от которого чуть было не пострадала и миссия Санта-Роза, где он в это время жил, о гибели нового, строившегося монастыря, о сгоревших солдатах отряда приемыша Аргуэлло — Гервасио, единственного, кто вырвался из огня.
— Гервасио Сальварец? — насторожился Алексей.
— Гервасио Сальварец, мой добрый синьор. Сам дьявол бережет его!
— Он жил у Аргуэлло?
— Вырос с его детьми.
Гервасио!.. Алексей ничего об этом не знал. Теперь он понял, почему Консепсия не рассказывала о нем подробно, а только хмурилась и предупреждала остерегаться. Будто несла ответственность за его дела… Алексей почувствовал еще большую симпатию к девушке, гордой, честной и очень одинокой… Он еле сдержался, чтобы не спросить о ней у монаха, но тот уже поднялся, подошел к перилам галереи, прислушался.
— Луис! — сказал он, протягивая руку по направлению к саду.
Действительно, за купами деревьев, еще сохранивших листву, там, где, очевидно, пролегала дорога, послышался топот, затем короткое, сразу приглушенное ржание коня. Вечер только наступил, закатное солнце пробивалось сквозь деревья, обагрило выступ белой ограды, осеннюю траву, палый лист. Минуту спустя над стеной поднялась красноватая пыль, топот затих, а еще через минуту или две в саду показался Луис Аргуэлло в сером плаще и шляпе без позументов.
Живя здесь почти семь лет, Алексей ни разу не встречался с Луисом. Он только слышал о нем от Кускова, от промышленных, побывавших в Сан-Францисской президии. Рассказы о молодом коменданте всегда были полны приязни.
Он был мало похож на сестру. Среднего роста, темный от солнца, худощавый, с небольшой острой бородкой и усами, он сразу ничем не напоминал Консепсию. Только вглядевшись, Алексей заметил такое же, чуть удлиненное лицо, высокий лоб, разрез продолговатых глаз, однако не глубоких и ясных, как у сестры, а более светлых и беспокойных.
— Синьор — друг Кускова? — спросил он, быстро, по-юношески взбежав на галерею.
Он крепко пожал руку Алексею, почтительно и вместе с тем дружески подошел под благословение монаха, искренне огорчился болезнью Кускова и так же искренне обрадовался, узнав, что перед ним тот самый помощник правителя русской колонии, о котором он уже много слышал.
— От кого? — спросил Алексей шутливо. Они были почти ровесники, и оба сразу почувствовали друг к другу взаимное расположение.
— О, мне говорила Конча, сестра! — ответил Луис простодушно. — И капитан Риего. Я уже давно хотел вас видеть. Конча…
Луис неожиданно умолк, оглянулся. Лицо его стало озабоченным.
— Синьор Алексео… — начал он уже другим тоном. — Я просил приехать сюда, к отцу-настоятелю, потому что нельзя, чтобы знали в президии. Там есть люди, в которых я не совсем верю…
Луис еще раз оглянулся, очевидно, желая убедиться, что, кроме них троих, никого на галерее нет, отвел Алексея в угол.
— Монтерей заняли инсургенты, — сказал он тихо. — Губернатор бежал в Санта-Клару, много солдат убито… Мятежники прибыли на корабле… Отряд Гервасио ушел в прерию…