Вся команда столпилась у борта. Зрелище было привычное, но всегда волнующее. Дорогой зверь, бесчисленное богатство. Матросы, Павел, не отходя, следили за движением стада. Низенький боцман с морщинистым красным лицом громко сопел и без конца вытирал ладонью заросшую волосом шею. Один только Лещинский не поддался общему возбуждению. Он глядел на прояснявшуюся каемку неба вдали, хмурился. Крик котов предвещал ненастье. Раза два, не выпуская румпеля, доставал из-за пазухи зрительную трубу, торопливо шарил по пустынному океану.
Неожиданно пошел снег. Густая пелена укрыла небо, не видно стало парусов. Где-то позади замирал рев котов. Потом он затих совсем. Скрипела рея, глухо плескались волны, свистела колючая снежная крупа.
Павел не сходил с мостика. Напялив капюшон парки, он стоял рядом с Лещинским, напряженно стараясь разглядеть берег. Но в белесом снежном куреве ничего не было видно. Единственное, что оставалось сделать, — уклониться от курса на запад.
— Отдать кливер! — крикнул он, не глядя в сторону Лещинского. Тот с самого утра советовал уйти подальше в море. Но Павел тогда его не послушал.
Ветер вырывал из рук мокрую, тяжелую холстину, двое матросов с трудом тянули обледенелый шкот, волны сбивали с ног. Однако судно послушно легло на другой галс и, переваливаясь, почти черпая бортом воду, круто повернуло в открытое море.
Через полчаса снег перестал падать. Кругом лежала вздымающаяся водяная равнина, исчезли очертания берега. Ветер стал резче, порывистей. Тучи плотно закрыли небо, и только на самом краю обозначался узкий просвет.
«Ростислав» лег на прежний курс. Павел сменил Лещинского, приказал обколоть со снастей и палубы ледяную кору. С беспокойством следил за надвигающейся непогодой. Ветер дул теперь неровно, то затихая так, что повисали паруса, то снова усиливаясь с каждым порывом. Волны становились длиннее и выше, темные провалы избороздили океан.
— Шторм будет, Павел Савелович, — торопливо шепнул боцман, поворачиваясь к ветру спиной, — отстояться бы.
Павел сам думал о бухте. Но берега были неизвестны, близился вечер. До темноты все равно не отыскать стоянки.
— Обогнем мыс, — ответил он коротко и облизал соленые от морской воды губы.
Придерживаясь за трос, боцман ушел вниз. В его молчаливом уходе Павел почувствовал осуждение. Старый моряк не надеялся на командира. Это уже второй. Лещинский, тот явно не хотел покидать румпеля. Павел опять покраснел, ему стало жарко. Откинув мокрую прядь волос, он впервые со страхом огляделся.
Быстро темнело небо. Давно пропала на горизонте светлая полоса. Ветер как будто стал тише. Шипевшие гребни становились прозрачными. Тяжелее и медленней поднималась палуба, порывисто уходила из-под ног. Павлу вдруг захотелось вернуть боцмана, посоветоваться со стариком, плававшим здесь не в первый раз, но гордость, боязнь показаться неопытным удержали его. Он вытер подкладкой кафтана лицо, нагнулся к компасу.
— Парус! — неожиданно крикнул марсельный, крепивший на рее блоки. Обхватив ногами балку, матрос повис над пучиной, возбужденно размахивая свободной рукой.
Павел поспешно обернулся. Это была шхуна, шедшая по тому же курсу.
Выкрашенная в черный цвет, без единого светлого пятнышка на узком, длинном корпусе, она напоминала военный корабль. Белизна парусов подчеркивала ее строгие, четкие линии. Она быстро приближалась к «Ростиславу».
В первую минуту Павел обрадовался. Океан не был пустыней, надвигавшийся шторм не казался страшным, но с каждым кабельтовым, уменьшавшим расстояние между судами, неясное беспокойство все больше и больше овладевало им. Шхуна шла без флага.
Павел приказал поднять свой флаг. Трехцветное полотнище взвилось над мачтой, затрепыхало по ветру. Но чужой корабль не отвечал. Там все осталось по-прежнему.
— Зарядить пушки! — скомандовал Павел и увидел, как перекрестился боцман.
Шхуна продолжала приближаться, уже отчетливо видна была на носу под бушпритом резная деревянная фигура. Водяной вал взметнул суденышко. В ту же секунду сверкнул над шхуной огонь, ядро разворотило борт «Ростислава».
Павел упал, но сразу же поднялся, ухватил румпель. Худшие опасения подтвердились.
— Отдай шкоты! — закричал он высоким мальчишеским голосом. — Все наверх!
С окровавленным лбом, — падая, он содрал кожу с виска, — вздрагивая от возбуждения и неожиданности, юноша налег на штурвал, пытаясь круто повернуть судно. Ему это почти удалось. Второе ядро врезалось в волны. Бот лег бортом на воду и, скрипя обшивкой, тяжело поднялся. Однако шхуна без всяких усилий повторила маневр, новое ядро сорвало кливер. Обломки реи, мокрая холстина грохнулись вниз, повисли на искалеченном борту. Потом их унесло в море.
Цепляясь за изорванные снасти, за палубу, боцман пробрался на мостик. Упавшей реей ему переломило ногу, ушибло спину. Старик ухватился за трос, вытер кровавую слюну.
— Не уйти, — сказал он, с трудом шевеля губами. — Выкидывайся на каменья… Корсар это… Кончит…
Лещинский оттащил потерявшего сознание боцмана в каюту.
Павел видел, что «Ростиславу» действительно не уйти. Но сдаваться он не собирался. Все надежды Баранова, оставшихся на Ситхе людей были обращены на этот рейс, на маленький бот, на него, на Павла. Гнев и ярость охватили его. Напасть на русское судно, в русских водах!
Он торопливо огляделся. Огромная водяная стена подняла «Ростислава», с высоты ее виднелся вспаханный, почерневший океан, совсем близкая, закрытая парусами шхуна… Тогда он решился.
— К орудиям! — стараясь перекричать вой ветра, налегая изо всех сил на румпель, крикнул Павел. И пока растерянные матросы добрались до пушек, он повернул бот и ринулся вместе с водяной лавиной вниз, на врага.
Мелькнули паруса, черный высокий борт корабля, длинный, однорукий человек, ухватившийся за тали, повисшие на снастях люди…
— Огонь! — скомандовал Павел и закрыл глаза.
Из трех пушек блеснуло пламя, бот дрогнул, качнулся. Гул залпа на мгновение заглушил треск столкнувшихся кораблей. Медленно раскололась и рухнула мачта шхуны. Валились обломки, свистели, извиваясь, концы снастей.
Лещинский припал к трапу, закрыл руками голову. Сумасшедший мальчишка утопил их всех. Дерзость нападения, внезапность, когда победа была на стороне шхуны, ошеломили его. Он только и успел выскочить из каюты.
Когда, наконец, он поднялся, бот уже был далеко от своего врага. Позади, в наступившем мраке, чуть приметно белели на двух теперь мачтах паруса корсара.
А Павел стоял на коленях — ударом его сшибло с ног — и не выпускал румпеля. Холодные брызги смешивались с кровью, сочившейся из раненого виска, парка была разорвана, черные волосы слиплись на лбу, обледенели. Он перестал быть мальчиком, отчаянным и неустрашимым, он стал мужчиной, выполнявшим свой долг.
Глава седьмая
Шторм налетел ночью.
Шхуна давно потерялась в гудевшей темени. После схватки с корсаром бот был полуразрушен, гибель последнего паруса, почти половины команды определила его судьбу. Остались Павел, Лещинский, умиравший боцман и трое матросов в кубрике, тупо и равнодушно ждавших конца.
Павел нечеловечески устал. Если бы не веревка, которой он привязал себя к рулевому управлению, его снесло бы в пучину. Иной раз, когда «Ростислав» долго не мог подняться, юноше хотелось развязать узлы троса, перестать сопротивляться. И только остатки сознания, мысль о людях, лежавших внизу, под палубой, время от времени заставляли его судорожно цепляться за спицы штурвала.
Вот так же, когда ему было двенадцать лет, трепала их буря у Алеутской гряды. Баранов привязал его вместе с собой у руля, команда, промышленные держались у мачт — каюта и трюмы были затоплены. Двое суток носились они по морю, потом тайфун швырнул судно на камни. Корабль бился о рифы, раздвигалась и сжималась треснувшая палуба, в щелях давило людей. Баранов приказал срубить мачты, строить плот, но его разметало по заливу, люди погибли. Дочку штурмана, ровесницу Павла, бросил бурун на утес с такой силой, что девочка погибла. Когда буря утихла и Баранов с Павлом выбрались на берег, мальчик долго и зло кидал в море камни, словно хотел ему отомстить. Затем подошел к правителю.