О сребролюбие, зачинщик всякого зла, ты изостряешь язык монаха на бранные слова, ссоры и смуты, пока не доведешь его до мiрских судов!
Горе монаху, дающему волю демону сребролюбия!
Горе монаху сребролюбивому, ибо он оставил заповедь Спасителя, сказавшего: „Не берите с собою ни золота, ни серебра“![35]
Часто демон влагает монаху такой помысел: „Встань, сотвори бдение, а завтра позови братьев и сотвори трапезу любви“.[36] Затем демон обходит званых братьев и внушает им: „Возьмите с собой все, что необходимо для трапезы“. И потом брат говорит: „Я не нарушаю свое монашеское правило, потому что совершаю службу и третьего часа, и шестого, и девятого“.[37] Но не знает он, что не всякий, говорящий... „Господи! Господи!“, войдет в Царство Небесное.[38] „И чем, – думает монах, – может повредить мне серебро, золото и другие вещи?“ Не знает он, что туда, где есть золото, серебро и вещи, открыт свободный доступ демонам, что там погибель души и тела и горе всему. Как может войти сокрушение в сребролюбивого монаха, если он оставил волю Сотворившего его и Призвавшего к вечной жизни и чтит золото и лобызает его. Как же войдет в такого человека сокрушение?
Впрочем, часто диавол влагает в него и слезы, и воздыхания и заставляет бить себя в грудь со словами: „Смотри, Бог дал тебе золото и серебро и вместе сокрушение“. Так поступает с ним диавол для того, чтобы не пришла когда-либо монаху мысль извергнуть из себя корень сребролюбия.
О братия мои возлюбленные! Как же мы, монахи, имеем золото, серебро, одежды и всякие вещи и не перестаем собирать все более и более, а бедный, т. е. Христос, немощен и терпит голод, жажду и стужу,[39] и мы ничего не хотим сделать для Него?
Какое оправдание представим мы, братия, Владыке Христу, если, отрекшись от мiра, опять возвращаемся в него, мятемся под схимой и этот ангельский образ превратили в промысел ради золота, из которого или совсем не даем нуждающимся, или, если и даем, то только при других, чтобы нас всячески хвалили. Нет, братия мои возлюбленные, да бежим от мiра! Ведь даже в пустыне спасаться – это мучительный подвиг. Как же спасемся, находясь среди мiрян? Поистине, мы не будем там спасены, потому что Господь сказал: „Кто не отречется от мiра, и от того, что в мiре, и от самой своей жизни и кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня“.[40] И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь.[41]
Видите, братия мои возлюбленные, сколь полезно избегать встреч с живущими мiрской жизнью. Это полезно и для нас, и для них. Все их беседы – о куплях и продажах, о женах, детях и скоте. Такие беседы отдаляют помысел от Бога. И если один лишь разговор с ними отдаляет помысел от Бога, то какой же вред должен быть, если есть и пить вместе с ними?
Я говорю это не потому, что они нечисты, вовсе нет. Но они едят один и два раза в день всякого рода пищу и мясо, мы же воздерживаемся от мяса и изысканных яств и едим лишь один раз в день. Если они видят, что мы едим вдоволь, то сразу же начинают осуждать нас и говорят: „Вот, монахи пресыщаются“, – не думая о том, что и мы облечены плотью так же, как и они. Опять же, если увидят, что мы воздерживаемся в пище, снова осуждают, говоря: „Человекоугодники, они постятся напоказ“. Увидев, что мы едим, не помыв руки, или что у нас грязная одежда, они тотчас говорят: „Вот неряхи“. А если увидят, что мы едим, вымыв руки, тогда говорят: „Вот, даже монахи чистятся“. Так злословя, они губят свои души из-за нас, и мы становимся ответственными за них и виновными в их гибели. Будем же всячески избегать их трапез. Будем искать более поношения от них, нежели похвал, потому что похвала их навлекает на нас осуждение, а поношение их доставляет нам венцы. Что мне пользы, если я буду нравиться людям и прогневаю Господа Бога моего? Апостол Павел говорит: „Если бы я и поныне угождал людям, то не был бы рабом Христовым“.[42]
Итак, помолимся пред лицем Господа со словами: „Иисусе, Боже наш, избави нас и от похвал и от поношений мiрян“. Не будем уже ничего делать ради угождения им. Ибо как похвала их не может ввести нас в Царство Небесное, так и поношение их не затворит перед нами врата вечной жизни. Не будем забывать, братия мои возлюбленные и благословенные, и о том, что за всякое праздное слово мы дадим ответ Господу Богу нашему“».[43]
36
Трапеза любви, или агапа (от греч. ἀγάπη – любовь), совершалась в христианских общинах І–V вв. в память трапез Господа Иисуса Христа с учениками и первоначально включала в качестве своего средоточия таинство Евхаристии и причащение св. Таин. Со II в. эта «трапеза Господня» разделилась на литургию, которую служили утром в храме, и собственно агапу, на которую община во главе с предстоятелем собиралась вне храма для братского общения и благотворения. С IV в. трапеза любви вошла в монастырский обиход как праздничное или поминальное угощение для братии от кого-либо из насельников или благотворителей монастыря. –
37
3, 6 и 9-й молитвенные часы составляли основу богослужения времени ветхозаветной Церкви, а с апостольских времен почитались особо, как связанные с евангельскими событиями. Службы часов, включавшие псалмопение и чтение св. Писания, составляли основу молитвенного правила монахов-келиотов и совершались в соответствующие часы дня. По византийскому времяисчислению, унаследованному от античности, день от рассвета до заката делился на двенадцать часов, где 3-й приблизительно соответствовал 9-му часу современного среднесуточного времени, 6-й – полдню и 9-й – трем часам пополудни. Ночь от заката до рассвета делилась на четыре «стражи» по три часа. Часы определялись по движению солнца и звезд, для измерения времени использовались солнечные и водяные часы. После 9-го часа в монастырях полагалась трапеза, и за час до заката служили вечерню. На второй страже (т. е. после полуночи) монахи вставали на келейное бдение, а накануне воскресенья и праздников собирались в церкви для совершения всенощного бдения, таинства св. Приношения (Евхаристии) и причащения. –