Он не вспоминал детство. Память вернула его только в то время, когда он, еще пятнадцатилетний, стоял перед полицейским капитаном в отделении, и дядя Войтек договаривался отпустить его "под честное слово". В этот момент Янек подумал, что все случившееся потом было одной сплошной ошибкой. Ему захотелось все переделать, переиначить. Он вспомнил, как попал в этот мир, как познакомился, а потом поругался с отцом; вспомнил, как удивился, когда узнал о потрясающей возможности ходить по мирам. Вспомнил, как они вместе с отцом и Крапивиным переехали в Петербург; вспомнил квартиры в Ковенском переулке и на Васильевском острове и подпольную "Армию крайову". Вспомнил, как его арестовала полиция, как жил он в ссылке и как бежал оттуда. Вспомнил, как встретил Сталина и убил его — впервые убил человека! — и как был счастлив, что избавил землю от тирана. Вспомнил разговор с Басовым в сибирском лесу и "домашнее задание", которое дал ему Басов, — понять, почему никто в мире не знает будущего и почему его, Янека, и еще нескольких человек неведомые силы пропустили в мир, будущее которого оказалось предсказуемым.
"А я ведь так и не понял, — с сожалением подумал Янек. — Даже забыл об этом думать. Наверное, это было важно".
А память беспощадно тащила его дальше. Путешествие без документов почти через всю Россию; переход фронта в Галиции; арест австрийскими военными. Допросы. Зачисление в Войско польское. Участие в боях; служба в разведке; знакомство с Пилсудским; арест Пилсудского. Регентский совет; польский партизанский отряд в Белоруссии, бои с красными. Поездка в Магдебург и встреча Пилсудского и ссора с ним, когда тот отказался поддержать наступление белых армий и пойти на равноправный договор с Украиной и Литвой. Тогда Янек позволил себе горячо спорить с маршалом и был отправлен за это на фронт командиром эскадрона. Вспомнил Янек бои на Украине, взятие Киева. Вспомнил, как спас от погрома какую-то еврейскую семью, как зарубил саблей опознанного среди пленных комиссара, как пристрелил из милосердия изнасилованную целой ротой, истекающую кровью и, кажется, сошедшую с ума санитарку из красногвардейского обоза. Вспомнил отступление, почти бегство от Киева до Вислы. И вот он снова выхватывал саблю, чтобы повести свой эскадрон в атаку на рвущихся к Варшаве красных.
И снова перед ним вырастал столб взрыва…
— Янек, где ты, негодник? — Голос тети Мажены резал слух.
"Она-то здесь откуда? — удивленно подумал Янек. — Это было так давно. В другой жизни".
— Янек, да ты спишь, бездельник! А уроки наверняка не сделал. Поднимайся немедленно!
Голос прозвучал над самым ухом, и Янек открыл глаза. Тетя Мажена стояла в комнате, уперши руки в бока и устремив на него гневный взгляд.
В комнате?! Янек вскочил с кровати.
С кровати?!
Янек растерянно осмотрелся. Он снова был в своей комнате, в Варшаве… в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. На столе, как всегда в беспорядке, валялись школьные учебники и тетрадки. Над кроватью висел вырезанный из газеты портрет Пилсудского.
Янек бросил взгляд на шкаф и остолбенел. Из зеркала на него смотрел паренек лет пятнадцати от роду, со взъерошенной шевелюрой, в поношенных джинсах, свитере и кроссовках.
— Ай! — вскрикнул Янек, когда тетя Мажена ловко ухватила его ухо и, выкручивая, потянула наверх.
— Я сколько раз тебе говорила, чтобы в уличной одежде и обуви на постель не ложился! Ну-ка марш за стол и показывай, что на завтра задано!
Пани Гонсевская за ухо подтащила пасынка к рабочему столу и усадила на стул. Янек рассеянно посмотрел на часы. Три часа дня. Да, все так и было. Он пришел из школы, завалился на кровать… Пролежал минут пятнадцать, потом пошел на митинг, где его схватили полицейские. Потом его вызволил дядя Войтек. Потом…
"Неужели это все сон?!" — в отчаянии подумал он.
— Ты где витаешь? — Пани Гонсевская легким подзатыльником вернула пасынка к реальности. — Что у тебя задано на сегодня? Алгебра? Бери учебник и решай задачу. Только сейчас и при мне. И в ответы не подглядывай.
— Что? — Янек рассеянно посмотрел на мачеху.
— Я говорю, в ответы не подглядывай. Я же тебя знаю, хитреца. Подгонишь решение под ответ. А тебе нужно понять, как решаются задачи, а не сделать отдельный пример учителю на радость, иначе ничему не научишься.
— О, Матерь Божья, да ведь так оно и есть! — хлопнул себя по лбу Янек. — А я-то, дурак, так ничего и не понял. Мне надо позвонить, тетя Мажена.
Он подбежал к телефону и быстро набрал номер. Трубку на противоположном конце провода сняли почти мгновенно.
— Дядя Войтек, мне нужно срочно приехать! — выпалил Янек.
— Приезжай, — ответил знакомый голос.
Даже не положив трубку на рычаг аппарата, а просто бросив ее на журнальный столик, Янек метнулся к входной двери. Выбегая, Янек еще слышал, как тетя Мажена говорила по телефону:
— Войтек, ты уже вернулся? Вчера?
Красный двухсекционный "Икарус" невероятно медленно тащился по улицам Варшавы. Янек поминутно подпрыгивал, вскакивал, переходил на другое место, словно это как-то могло помочь автобусу ехать быстрее. Ну вот наконец остановка. Янек пулей вылетел на улицу и со всех ног бросился к дому дяди Войтека.
Дядя Войтек встретил его на пороге квартиры. Одет он был как обычно франтовато: мягкие туфли из кожи добротной выделки, безупречно отутюженные брюки, вельветовый пиджак и безукоризненно белая сорочка.
— Дядя Войтек, я все понял! — крикнул Янек.
— Проходи, — улыбнулся в ответ пан Басовский.
Следом за хозяином квартиры Войтек вошел в гостиную и, сбиваясь, затараторил:
— Я все понял, это обман, иллюзия! Это задача, которую нам дали, чтобы мы чему-то научились, поэтому и ответ неизвестен. Чтобы мы научились. И там была иллюзия, и здесь иллюзия. Нет разницы: белые, коммунисты, демократы; русские, поляки, немцы. Это все одно. И миры — одно. Разные задачи на одной странице учебника. Они просто хотят, чтобы мы поняли. Нас привели в тот мир, потому что это была другая задача, необычная. Чтобы мы как бы знали, что будет. Но на самом деле мы не знали. То, что мы видели, — это на поверхности. А на самом деле все не так. Это нам и хотели показать. А мы по глупости воевать полезли. Я к Пилсудскому побежал, отец то с Керенским, то с Маннергеймом дружил, Крапивин от одних к другим бегал. А надо было сразу понять, и все было бы хорошо. Надо было только понять.
Янек остановился. До него вдруг дошло, что он говорит по-русски. В голове мелькнула предательская мысль: "А вдруг и вправду сон? Боже, как глупо тогда я, должно быть, выгляжу перед дядей Войтеком. Да нет, не может быть. Все было слишком… реально".
Янек посмотрел на пана Басовского. Тот спокойно слушал мальчика и улыбался так, как улыбаются детям взрослые, которые все уже давным-давно поняли.
— Ну, раз понял, то пошли.
Басов подошел к Янеку, приобнял его за плечи и повел к дальней стене. Но стены уже не было. Там, где обрывался начищенный до блеска дубовый паркет гостиной, стелилась мягкая зеленая травка, а в отдалении виднелись покрытые снежными шапками вершины гор.
— Я это уже видел, — проговорил Янек, когда они ступили на траву.
— Конечно. Я тебе почти сразу показал, куда можно идти. А ты зачем-то семь лет между Туруханском и Магдебургом болтался.
Янек густо покраснел:
— Так это все было на самом деле?
— Ты мне пять минут назад доказывал, что все это иллюзия.
— Но это было?
— Конечно.
Они вместе подошли к краю обрыва. Янек ахнул — так невероятно красива была открывшаяся ему картина. Внизу, в живописной зеленой долине, плескались кристально чистые воды горного озера. Оглянувшись, он увидел, что квартира, из которой они ушли, исчезла. Сзади, насколько хватало глаз, простирались сочные зеленые луга. Справа на склоне стоял большой дом, построенный в полном соответствии с немецкими традициями: игрушка, собранная из белых квадратиков и треугольников, разделенных черными балками. Левое крыло дома занимала большая оранжерея с огромными окнами во всю стену. Во дворе располагались бассейн причудливой формы и небольшая взлетно-посадочная бетонная площадка, на которой стоял самолет, очень напоминающий реактивный сверхзвуковой истребитель конца двадцатого века.