— Как можно так подкрадываться! Какой Степан?
— Да Степан, сын Петра, — повторил Вася.
— Вот как! — протянула тетушка.
— Тетушка, — быстро заговорил Вася, — отпустите Петра, он сегодня не может чай подавать.
Анна Григорьевна нахмурилась.
— Не вмешивайся не в свое дело, — сказала она строго, — Петр не маленький, мог бы сам мне об этом доложить.
Вася хотел было что-то ответить, но в это время дверь с шумом распахнулась, и в гостиную вошел генерал Бирюков, дальний родственник Анны Григорьевны, занимавший важный пост в штабе.
— Ну, где наша именинница? — загудел он, подходя к Анне Григорьевне и на ходу расправляя седые бакенбарды, — поздравляю, поздравляю! С каждым годом все моложе! Можешь гордиться своей тетушкой, клоп, — прибавил он, страшно ущипнув Васю за щеку.
Затем он сделал общий поклон гостям, пробормотав что-то невнятное и, звеня шпорами, опустился в кресло.
— Ну, генерал, — произнес один из гостей, — чем вы нас порадуете сегодня?
— Хо, хо, все государственная тайна-с, — самодовольно засмеялся генерал, — дал обет молчания.
— Ну, скажите, — простонала полная дама, — ну, хоть что-нибудь.
Генерал вынул платок и высморкался, словно затрубил в трубу.
— Все благополучно, — произнес он вдруг, делая серьезное лицо, — главное не падать духом и не терять веры в героизм русского воина! Не извольте беспокоиться, Германия будет сметена!
И для вящей убедительности своих слов генерал дунул себе на ладонь, как бы сдувая Германию.
В это время отворилась дверь, и Петр в сопровождении другого молодого лакея вошел в гостиную, неся на подносе чай, печенье и конфеты.
В день тетушкиных именин чай подавался в гостиной. Хотя пить его в столовой было гораздо удобнее, но так уже полагалось для большей торжественности.
Вася с ужасом смотрел на Петра. Тот обходил гостей, и Вася удивлялся, как он может казаться таким спокойным.
— Я могу вам сообщить, — продолжал генерал, громко откашливаясь, — что по всему фронту началось наступление.
В гостиной раздался радостный гул.
Как раз в это время Петр подошел с подносом к генералу.
— Поздравляю тебя, — обратился к нему генерал, — сын Георгия заработает!
Вася с испугом увидел, как побледнел вдруг Петр, поднос запрыгал у него в руках, и — дзинь! — драгоценный сервиз полетел на пол и разбился на тысячу кусков, а Петр стоял, глядя в пространство, и повторял бессмысленно:
— Могилу он себе заработал, могилу!
Произошло замешательство. Другие лакеи увели Петра и бросились подбирать осколки посуды. Тетушка, повидимому, очень недовольная всем происшедшим, стала просить извинения у гостей.
— Ну, что вы, это так понятно, — произнесла одна из дам.
— Понятно-то, понятно, — пробормотал генерал, желая поднять общее настроение, — а коленку-то он мне все-таки ошпарил. Да-с, господа, — наставительно продолжал он, — подобные единичные смерти не должны нас смущать в нашей великой борьбе. Наоборот, мы должны радоваться, что человек пал, защищая отечество!
Страшная ярость вдруг охватила Васю. Сам не отдавая себе отчета в том, что он делает, он вдруг подошел к генералу и спросил его дрожащим голосом:
— А у вас есть сын на войне?
— Нет, — ответил генерал с недоумением.
— Ну, так и молчите! — крикнул Вася и при общем гробовом молчании выбежал из гостиной.
X. РАНЕНЫЙ № 825
Возле большой узловой станции Юго-Западных железных дорог были построены огромные деревянные бараки. Это был 3-й образцовый эвакуационный пункт, приспособленный на несколько сот раненых.
С утра до вечера на пункте кипела лихорадочная работа, принимали и отправляли раненых, делали перевязки и операции.
Раненые стонали, кричали, одни просили лучше убить их, только чтоб избавить от ужасных мучений, другие, напротив, умоляли докторов спасти их во что бы то ни стало.
— Умру я, ваше благородие, — говорили одни, — кто же без меня за хозяйством-то посмотрит, ведь некому будет землицей-то заняться...
Доктора хмуро и привычно делали свое дело, не слушая этих давно надоевших им разговоров.
Воздух в бараках был тяжелый, смрадный. Непривычный человек, попав туда, начинал задыхаться. Мимо бараков по направлению к позициям тянулись бесконечные эшелоны, здоровые солдаты молча смотрели на раненых, выгружаемых с санитарных поездов, идущих навстречу.
Может быть, через несколько дней и они будут так же лежать с раздробленными костями. Для чего все это делалось, они хорошенько не понимали. Да и никто этого хорошенько не понимал. Но все послушно продолжали подталкивать пущенную в ход машину.