И, выйдя на улицу, он, весело насвистывая, отправился на квартиру к Сачкову.
Когда Вася в ту достопамятную ночь покидал дом, у него было с собой двадцать пять рублей. Эти деньги ему подарил Иван Григорьевич в день его рождения. Вася отдал их Марье, так как он видел, как трудно им живется. Даром кормить его им было трудно.
Федор сообщал Васе домашние новости. Тетушка, видимо, мало была огорчена его исчезновением, но Иван Григорьевич очень волновался. Он был уверен, что Васю убили на улице, все ругал Франца Марковича и даже велел ему отправляться на все четыре стороны.
Вася любил Ивана Григорьевича. Это был единственный человек, относившийся к нему добродушно и сердечно. Поэтому Вася решил написать ему письмо о том, что он жив и здоров, но что домой не вернется, так как решил стать рабочим.
Дальнейшая связь с домом у Васи порвалась, так как Федор куда-то уехал, как он сказал по партийным делам.
Наступила зима, побелели московские крыши, и мягкий снег густым слоем покрыл московскую мостовую. В эту зиму русские обыватели съежились по своим углам и передавали друг другу страшные слухи. Цены все росли, продукты исчезали. Вечером и ночью на мрачных, неосвещенных московских улицах изредка раздавались одинокие выстрелы. Еще никто не понимал, во что выльется новая власть, и все ожидали какого-то переворота и всегда непременно «через две недели».
А между тем во всех партийных комитетах шла напряженнейшая работа.
Участники этой работы сами еще не знали справятся ли они со своей задачей — перекроить заново всю Россию. Однако они работали, не покладая рук. Так прошло несколько зимних месяцев.
— Ну, Васька, хочешь я тебя на настоящий митинг сведу? Карл Радек говорить будет, — сказал однажды Сачков, придя домой.
— Пойдем, — воскликнул Вася.
Они вышли из дому, и у Васи дух захватило от ужасного ветра, дувшего им навстречу. Снег залепил ему глаза, и он едва шел, проваливаясь в сугробы.
Митинг происходил на Девичьем поле, в большом здании, где помещалась какая-то школа.
Зал был уже весь набит народом.
За столом президиума сидело двое мужчин и женщина в военной шинели, все с красными бантами на груди.
Вдруг, в дверях появился человек, при виде которого все разразились приветственными возгласами. Вошедший был одет в черную кожаную куртку, с револьвером у пояса и в кожаные рейтузы. На его бритом лице блестели большие круглые очки, а на голове была фуражка с красной звездою. Приветствуемый аплодисментами, он взошел на кафедру.
Председатель встал и произнес с расстановкой:
— Объявляю настоящее собрание открытым. Слово принадлежит товарищу Карлу Радеку.
Радек начал говорить. Он говорил спокойно и резко. Его иностранный акцент придавал речи какую-то особую выразительность.
— Товарищи, — закончил он, — всемирная революция не за горами, уже во многих странах вспыхнули восстания, рабочие всюду не хотят больше терпеть иго капитала, нам нужно быть только терпеливыми, крепко отстаивать завоеванные позиции, и тогда не дети наши, но мы сами будем свидетелями мировой коммуны. Да здравствует всемирный пролетариат! Да здравствует всемирная революция!
Гром аплодисментов покрыл эти слова, и неожиданно, скрытый где-то в задних рядах оркестр, грянул Интернационал.
Когда Вася вышел опять на улицу, в метель, не нашел Сачкова. Сачков исчез, оттертый толпой. Вася шел отмахиваясь от снега, как вдруг кто-то крепко схватил его за руку.
— А, предводитель команчей, — послышался знакомый голос, — попался-таки, теперь не выпущу!
— Пустите дядя, я не хочу домой возвращаться.
— Как так не хочешь, мы тебя по всей Москве ищем. (Иван Григорьевич понизил голос). Мы, брат, решили за границу удирать. И мы с тобой поедем в Африку на львов охотиться.
— Я хочу быть рабочим.
— Э, брат, на львов охотиться та же работа, да еще какая работа! А интересно-то как!
— У меня тут друзья новые.
— И там друзья будут, не навсегда едем. Поохотимся и вернемся. Зато каким ты молодцом станешь. Тогда хоть сразу помощником Ленина делайся.
И почти подняв Васю на воздух, он быстро зашагал, не обращая внимания на хлеставшую их вьюгу.
V. В ОДЕССЕ
Путь от Москвы до Одессы был ужасен. Больше недели пришлось ехать им в битком набитых вагонах. Все время носились какие-то тревожные слухи о бандитах, развинчивающих рельсы, чтобы после крушения удобнее было грабить. Между прочим, во время этой поездки трагическая судьба постигла вечного спутника Ивана Григорьевича — рыжего Джека. В купэ сидел какой-то желтый худой господин.