Английский солдат, тронув Васю за плечо, жестом велел ему уйти с пристани.
— Что, остались, молодой человек? — раздался позади незнакомый голос.
Вася оглянулся и увидел толстенького человечка, похожего на грека, в большом клетчатом картузе и в потертом френче. Вася молча кивнул головой.
— Ай, ай, ай, какое горе, — сказал незнакомец, — но это ничего, совершенно ничего, так как вы встретились со мною! Вы не пропадете! У вас вероятно и денег нет?
— Нет, у меня есть деньги, двести рублей, — ответил Вася.
Иван Григорьевич перед отъездом наспех рассовывал деньги всем по карманам.
— Двести рублей! — воскликнул грек, — отличные деньги, идемте, я познакомлю вас с одним человеком, который встретит вас, как родного сына, и поможет вам догнать папу и маму; ах, какой это человек!
— Нет, я хочу ехать в Москву.
— Ну, так он поможет вам добраться до Москвы. Сейчас трудно ехать в Москву, ах, как трудно, но этому человеку стоит захотеть, и вы будете в Москве.
Вася пошел за ним. Он как-то плохо соображал, что с ним будет и ему было в конце концов все равно, куда итти.
Одесса, как всякий портовый город, резко разделяется на две части. С одной стороны, красивый нарядный город с тротуарами, обсаженными белыми акациями, с высокими домами и роскошными магазинами; с другой — рабочий и матросский квартал. Мрачные, кривые улицы, подозрительные притоны, грязные дома с темными зловонными лестницами и со зловещими дворами.
В этом квартале и в самый ясный день было мрачно. Незнакомец повел Васю именно в эту часть города. Вася шел, изумленно озираясь по сторонам, и очень удивился, когда его спутник, остановившись перед каким-то грязным домом, произнес:
— Вот тут живет мой друг, который поможет вам в вашем горе.
Вид у грека был такой благодушный, что Вася решил вполне ему довериться.
Они вошли в ворота и поднялись по какой-то вонючей лестнице; пройдя несколько площадок, незнакомец постучал в дверь, обитую рваной клеенкой, постучал как-то особенно, сначала три раза под-ряд, а потом еще два раза. Дверь приотворилась и из нее выглянула растрепанная женская голова.
— Есть дело? — спросила женщина.
— Есть.
Вася с отвращением прошел через грязную, вонючую кухню и очутился в комнате, где на рваном кожаном кресле сидел толстый мрачного вида мужчина. К удивлению Васи, грек, проведший его, исчез, словно его тут никогда и не было.
— А, — сказал сидевший в кресле, — здорово, молодчик.
Вася ничего не ответил и ему вдруг стало жутко.
— Тебе, собственно, чего нужно?
— Я не попал на пароход, — робко сказал Вася, — мне сказали, что вы можете помочь мне добраться до Москвы.
— Гм, добраться до Москвы! Может у тебя деньги есть?
— Есть, двести рублей.
— А ну-ка, покажи.
Вася вынул деньги и подал ему.
Тот молча посмотрел бумажки на свет и сунул себе в карман. Затем он встал, долго рылся в каких-то лохмотьях, вытащил рваные башмаки, какую-то засаленную куртку, пестреющую заплатами, и такие же панталоны.
— Переодевайся, — сказал он грубо.
Вася стоял, не понимая в чем дело.
— Переодевайся, — крикнул опять мужчина, и так щелкнул Васю по лбу, что у него, как говорится, искры из глаз посыпались.
Вася понял, что попал в воровской притон. Дрожащими руками он снял свой костюм и облекся в пахнущие рыбой лохмотья.
— А теперь — выметайся.
— Дайте мне хоть немного денег, ведь я с голоду умру.
— Каких денег? Ах, бисова детина! Да у тебя и не было никаких денег! Убирайся-ка скорей, да смотри, если кому-нибудь скажешь, я все равно узнаю и тебя в море утоплю, как котенка. Брысь!
Вася пробежал через грязную кухню, сбежал с лестницы и выскочил на улицу. На углу, он увидал городового.
— Меня обокрали, — заговорил он, — украли двести рублей и платье, заставили переодеться, вот, в эти лохмотья.
Но, к изумлению Васи, городовой не только не принял в нем участия, но, напротив, больно схватил его за ухо и крикнул сурово:
— Знаю я вас — пострелят! Послушать вас, так всех вас ограбили! А вы, небось, сами всякого ограбите! Ступай-ка по добру по здорову, да смотри, попадись мне только на глаза! Отправлю тебя в участок, а там уж с тобой расправятся.
Так как эти слова были подкреплены подзатыльником, Вася не стал продолжать беседы и побежал, чтобы только поскорее выбраться из этой мрачной трущобы.
Так добежал он до какой-то улицы, идущей вдоль моря и, сев на горячий от солнца камень, задумался. И в самом деле было о чем подумать. Он очутился один в незнакомом городе, без денег, да в добавок в таком наряде, что его всякий мог принять за воришку.