«Почему все так несправедливо устроено? — думал он, — ведь вот Иван Андреевич толкует, что старость нужно уважать, а между тем, когда директор толкнул старика, он и не подумал заступиться. И на меня рассердился! Ведь если бы этот старик не был бедным, то директор не посмел бы толкнуть его».
Когда автомобиль заворачивал в парк, по дороге из деревни навстречу им проскакали деревенские ребятишки верхом на лошадях. Среди них Вася узнал и Петьку. Он мчался верхом на гнедой кобылке со спутанной гривой; громкий гудок автомобиля испугал ее, она шарахнулась в сторону и захрапела, но Петька так успокоительно цыкнул, что лошадь мигом успокоилась.
Вася невольно вспомнил Федю и его двадцать семь галстуков. Петька был ему куда больше по сердцу.
У подъезда Васю встретил Франц Маркович.
— Ступай ужинать, негодяй, — сказал он, и прибавил наставительно: — хотя тейбе нюжно не кушанье, тейбе нюжно кнут.
V. НОВОЕ НЕПОСЛУШАНИЕ
Прошло несколько недель. За это время Франц Маркович не отпускал Васю ни на шаг, и Вася был лишен возможности вновь увидаться с деревенскими мальчиками. Ему было очень скучно. Однажды ночью он долго не мог заснуть. Шел уже август и ночь была хотя еще теплая, но очень темная. Вася подошел к открытому окну. Было тихо, тихо. Из-за парка со стороны реки слышались порою фырканье лошадей и возгласы стороживших их мальчиков. Вася оделся, спустился по липе и побежал по темному парку.
Около реки горел костер. Черные тени стреноженных лошадей вырисовывались на фоне звездного неба.
Вокруг костра лежали и сидели мальчики.
Вася хотел было подкрасться незаметно, чтобы послушать, о чем они говорят, но внезапно послышался громкий лай. Жулан почуял своего друга и теперь мчался в темноте, оглашая луг веселым лаем.
— Эй, кто там? — крикнул Петька.
— Это я.
— Кто я?
Вася в это время подошел к костру.
— А, барин, — произнес Петька насмешливо-добродушно, — с чем пожаловал? Али опять купаться собрался?
— Нет, — отвечал Вася смущенно, — погулять захотелось.
— Делать тебе, нечего, вот, ты и шляешься, выпорет тебя твой француз, ей-богу, выпорет!
— И нам влетит, — сказал другой очень маленький, но очень широкоплечий мальчик, — ты, барчук, лучше отчаливай!
— Никто не узнает, я только немножко посижу, одному скучно.
— Ишь, денег куры не клюют, а он скучает! Эх, барин, много у тебя добра всякого, земли одной сколько! А что, ребята, правда ли, али нет, говорил брат учителев, будто землю у господ отнимут и нам предоставят?
Наступило молчание.
— Чу... — сказал один из мальчиков.
— Что?
— Ровно что грохнуло; говорят, ночью, коли ветру нет, слыхать, как на войне из пушек палят.
Все рассмеялись.
— Сказал! да отсюда до войны неделю скачи, не доскачешь.
— И ведь вот, — начал третий мальчик после краткого молчания, — сколько ее, земли-то, глазом не обоймешь, ногами не обойдешь, а все тесно!
— Кому тесно, а кому просторно, вот ему, — Петька кивнул на Васю, — ему просторно, он и не знает, сколько у него этой земли.
— И почему это у одних много, а у других мало?
— Будет время, — сказал Петька, тряхнув волосами, — будет время такое, что у всех все пойдет поровну, и войны не будет и никакой ссоры. Все будут довольны, и все работать будут, да ты чего фыркаешь, я тебе это не зря говорю. К нам, ребята, шарманщик на деревню приходил, и не простой это был шарманщик... а... слово-то позабыл! Во... во... агитатор! Так он бумажки раздавал и на них все это пропечатано. Как война кончится, так все и пойдет по-другому!
Вася вернулся домой только на заре.
Почти каждую ночь стал он убегать к своим новым друзьям. Они совсем перестали его дичиться, и ему было приятно слушать их простые, но по-своему серьезные беседы. Он никак не мог понять, почему Анна Григорьевна все время называла их хулиганами.
Однажды Вася возвращался домой. Заря едва-едва забрезжила на востоке. Вася по-обыкновению взобрался на липу и собирался уже перелезть на крышу терассы, как вдруг ветвь хрустнула, обломилась, и Вася шлепнулся на землю. Когда он попробовал встать, он почувствовал такую сильную боль в правой ноге, что вскрикнул и чуть-чуть не потерял сознание. На его крик прибежал ночной сторож, разбудил кого-то из прислуги, та подняла экономку Дарью Савельевну, и Васю внесли в дом под общее оханье и причитанье. Проснулся Франц Маркович, проснулась Анна Григорьевна, и тут на Васю обрушился целый град строгих внушений и нравоучений. Анна Григорьевна сразу догадалась, зачем ему понадобилось вылезать из окна. То, что Вася вывихнул себе ногу, ее нисколько не удовлетворило. Она, правда, каждый день вызывала доктора, но если сама заходила к Васе, то только за тем, чтобы напомнить ему о его непослушании.