Люсилер метнулся вперед. Триец двигался с невероятным изяществом. Его жиктар вонзился льву в зад. Лев обернулся и занес лапу, но Люсилер снова нанес удар - и на этот раз попал в горло. Лев захрипел. Его желтые глаза померкли. А лотом Карлаз снова оказался на ногах с жиктаром в руке. Подняв оружие, он погрузил его в мозг льва. Из черепа ударил фонтан крови. Зверь упал к ногам человека.
Карлаз уронил оружие на землю. Он опустился на колени рядом с мертвым львом, прижал окровавленное лицо к его телу и поцеловал золотистую шкуру. А потом на глазах у Ричиуса и Люсилера повелитель львов из Чандаккара опустил голову и заплакал.
Ричиус и Люсилер вернулись без Карлаза. Львиный всадник остался в лесу, чтобы похоронить животное и взять его зубы на ожерелье для сына. Это был странный обычай, но Ричиусу он внушал уважение, так что он оставил Карлаза горевать в одиночестве. Ему нравились львиные всадники. Ему пришлись по душе их простые обычаи и их чистота. В течение многих лет они были изгоями среди остальных трийцев: кочевое племя из далекого Чандаккара, которым хотелось только одного: чтобы их оставили в покое. Вторжение Нара изменило это положение, и теперь львиный народ стал благодетелем всего Люсел-Лора. Они несли охрану дороги Сакцен, единственного сухопутного пути из Нара в Люсел-Лор.
Как и все трийские военачальники, Карлаз прибыл в Фалиндар на встречу с Люсилером. Теперь господином цитадели стал Люсилер. Кронин, прежний военачальник этих мест, не оставил наследника, а Люсилера знали и уважали. Люсилер принял свое новое положение неохотно и неоднократно повторял, что сделал это ради одной цели - ради мира.
И в Люсел-Лоре действительно был мир. Революция, которая объединила всех военачальников, удержалась и после поражения нарцев. Это не считалось заслугой Люсилера, но Ричиус знал, что его друг-триец гордится этим достижением. Он неустанно трудился, чтобы прежний союз оставался прочным, и даже военачальники ценили его усилия. Время от времени они приезжали в цитадель, чтобы встретиться с Люсилером и обсудить свои трудности. Они знали, что Люсилер никому не может отказать.
Но Карлаз приехал в крепость не для того, чтобы просить об одолжении. Человек, который помогал Люсилеру больше всех, просил меньше всех. Его пригласили в Фалиндар потому, что он никогда не видел прекрасной цитадели, и просто потому, что Люсилеру хотелось хоть в какой-то степени выразить свою благодарность. В эти дни цитадель не могла похвалиться особыми богатствами, но по-прежнему была поразительно красива, а слуги умели приготовить прекрасную трапезу. Люсилер приказал, чтобы Карлаза принимали по-королевски: это было наградой за те услуги, которые его народ оказывал всему Люсел-Лору.
Первые несколько дней прошли удивительно хорошо. А потом взбесился лев. Карлаз не мог этого объяснить - он только сказал, что со старыми животными такое порой происходит. Между львом и всадником существовали хрупкие узы, и в очень редких случаях они разрывались - либо из-за болезни, либо из-за старения. Ричиус сопереживал Карла-зу. Он успел полюбить гигантских кошек, которые оберегали страну от Нара, и не мог забыть скорби Карлаза. Они с Люсилером возвращались в Фалиндар мрачными, не говоря ни слова.
Фалиндар был прекрасен.
Всадники проехали по длинной широкой дороге к цитадели, любуясь ее идеально расположенными шпилями, ярко сверкавшими на солнце. Вдали шумел прибой, наполняя воздух запахом морской воды. Стая чаек пролетела над головой, направляясь к океану. Вокруг замка видны были суетящиеся слуги. На башнях несли охрану стражники в синих куртках, распустив по плечам молочно-белые волосы.
Ричиусу до боли хотелось снова увидеть жену и дочь. Дьяна о нем тревожится. Она всегда о нем тревожится - и он любит ее за это еще сильнее. Он повернулся к Люсилеру. Лицо трийца было печальным и отчужденным.
- Я пошел, - сказал Ричиус. - Мы увидимся сегодня вечером?
Люсилер пожал плечами:
- Может быть. У меня дела.
- Понимаю, - отозвался Ричиус, Он уже повернулся, чтобы уйти, но потом резко остановился. Люсилер вопросительно посмотрел на него:
- В чем дело?
- Мне очень жаль, - сказал Ричиус. - Я знаю, что ты этого не хотел.
Люсилер с трудом улыбнулся.
- Ты прав, - ответил он, указывая на цитадель. - Я ничего этого не хотел.
- Я готовил о Карлазе, - поправил его Ричиус. - И о Хакане. Но это не твоя вина. Помни об этом, хорошо?
Люсилер снова посмотрел на Фалиндар.
- Иногда все это становится мне невыносимо. И мы по-прежнему не знаем, где Хакан. Боги, что я скажу его жене?
- Я пойду с тобой, - предложил Ричиус. - Пошли. Мы сделаем это прямо сейчас.
- Нет, - ответил Люсилер, выпрямляясь в седле. - Я должен сделать это сам. Если я намерен быть господином этим людям, мне надо соответственно себя вести.
- И что ты скажешь?
- Что его по-прежнему не могут найти, - ответил Люсилер. - Что еще я могу сказать? Ричиус поморщился:
- Ты знаешь, что я думаю.
- Знаю, - мрачно подтвердил Люсилер. - Но я этому не верю. Прошло уже больше года, Ричиус. По-моему, ты боишься призраков.
- Люсилер...
- Нет! - огрызнулся триец. - Прекрати сейчас же. Прекрати и живи нормальной жизнью.
На этот раз Люсилер быстро повернулся и направился к цитадели. Ричиус проглотил проклятие и не стал спешить следом за другом. Вместо этого он помедлил, дожидаясь, чтобы Люсилер скрылся в крепости. Это время было трудным для Люсилера, и он изменился. Он никогда не был особенно жизнерадостным, но теперь груз нежеланной власти лишил его остатков добродушия. Ричиусу не хватало своего прежнего друга. Ему не хватало того человека, которым Люсилер был прежде. В Арамуре Ричиус успел узнать, какими тяжелыми могут быть обязанности правителя. Это было единственным, о чем он не жалел, вспоминая родину, которую у него отняли.
Когда Ричиус подождал достаточно, чтобы не столкнуться с Люсилером на внутреннем дворе, он и сам проехал по вьющейся серпантином дороге, ведущей в крепость. Там он увидел Треш, подругу и няньку Дьяны: она сидела под огромным дубом с бесформенной кучей вязанья на коленях. Она была старше их всех - ей было не меньше сорока, но глаза у нее оставались яркими и молодыми. Углубившись в свое рукоделье, она не заметила Ричиуса, пока он не подъехал настолько близко, что заслонил ей солнце.