– А ты наблюдательный молодой человек, – медленно и задумчиво проговорил Натан и, усмехнувшись, прибавил: – Думаю, он подражает.
– Подражает? Кому? – насторожился Аристарх.
– Августу. Кесарю Августу… Рассказывают, что тот имел обыкновение въезжать в Город ночью, чтобы никого не тревожить… Но Августа действительно никто не встречал. А если не встретить Пилата… Он не только обидится, но и, пожалуй, решит, что против него составлен заговор. Эти заговоры ему повсюду мерещатся… Правильно делает Иосиф Каиафа, что встречает его с целой делегацией. Тем самым он насыщает его тщеславие и усмиряет его подозрительность.
Аристарх теперь уже с искренней опаской посмотрел на своего собеседника.
– Все войска прибыли? – вдруг спросил Натан.
– Да, две когорты. Себастийцы пришли в последний день недели перед субботой. А позавчера под вечер подошли кесарийцы.
– Изображения кесаря со штандартов сняли?
– Они вошли в Город вообще без штандартов. Кесарийцы их оставили в Эммаусе, себастийцы – в Ефраиме.
– Да, трудно управлять народом, если ты не понимаешь его психологии и не уважаешь его обычаев, – помолчав, грустно произнес Натан.
– Преподобный… Отец Натан, ты имеешь в виду дело со значками? – спросил Аристарх.
Натан молчал, задумчиво глядя на молодого собеседника. И тот, похоже, воспринял его взгляд как предложение высказать свою точку зрения.
– Это было давно, – заговорил Аристарх. – Отец Натан должен помнить, что наместник тогда только вступил в должность. С нашими законами и обычаями он еще не успел познакомиться. И ему, должно быть, очень странным казалось, что он, римский префект и прокуратор, не может вступить в Город со знаменами, с которыми они, римляне, повсюду передвигаются, которые почитают своей святыней и за которые жизнь готовы отдать…
– Как это, не знал законов и обычаев? – ласково, но насмешливо возразил Натан. – Или у него не было советников? Или его предшественник, Валерий Грат, который десять лет правил Иудеей, не ввел его в курс дела и не объяснил ему хотя бы самые основные правила поведения? Или его главный советник, Корнелий Максим, который, можно сказать, родился и вырос в Палестине и который знает законы в таких тонкостях и деталях, что многие наши книжники ему уступают, – он что, я спрашиваю, не объяснил Пилату, что со времен Колония согласились и постановили, что римские штандарты должны оставаться за пределами Святого Города, потому что иудейская религия запрещает всяческие изображения?.. Всё он знал, милый Аристарх. И потому ввел войска со знаменами не днем, а ночью, чтобы народ не видел этого святотатства.
– Но он человек молодой. Сейчас ему лет тридцать. А тогда было двадцать семь или двадцать шесть.
– Во-первых, он старше. Скоро ему исполнится тридцать три года. И стало быть, префектом он стал почти в тридцатилетнем возрасте. А во-вторых, когда тебя назначают на столь ответственную должность, молодость уже не может служить оправданием.
– Оправданием – конечно, нет. Но объяснением, объяснением может служить!.. И потом, насколько я знаю, в последний год правления Валерия Грата значки на римских знаменах изменили: орлов оставили, но с другой стороны к ним прикрепили изображение кесаря. А теперь представь себе, отец Натан, молодой и очень гордый римлянин, который только что стал префектом и, как бога, чтит своего повелителя и императора, как он может, как посмеет снять со знамен его изображение?! Ведь тем самым он нанесет ему оскорбление… Закон об оскорблении величия! У них есть такой закон, и они его боятся больше, чем мы Закона Моисея.
Натан с колючим любопытством посмотрел на Аристарха, но продолжал возражать ему по-прежнему ласково и как бы с усталостью:
– Грат снимал значки. Руф снимал значки. Марк Амбивий поступал так же… Об этом давно и официально договорились. И это не подпадало и никак не подпадает под закон об оскорблении величия.
– Да, поначалу совершил ошибку, – вздохнул Аристарх. – Но потом взял и исправил.
– «Взял и исправил». Это ты славно сказал, Аристарх… Но сперва тысячи людей пешком отправились в Кесарию, не только из Иерусалима, но со всей Иудеи, из Галилеи и Переи, словно паломники… Шли несколько дней. А потом еще неделю на коленях стояли на площади перед его дворцом, умоляли убрать изображения и не осквернять наши единственные святыни – Город и Храм. Среди них были и преподобный Наум, и авва Ицхак, и много других великих и достойных людей. Или так надо было унижать их?.. А он «взял и исправил». То есть на шестой день окружил народ солдатами и объявил, что всех перебьет, если они не перестанут шуметь и не уберутся подобру-поздорову. И тогда преподобный Наум разодрал на себе верхнюю одежду и обнажил шею. И авва Ицхак подошел к возвышению, на котором сидел Пилат, встал на колени и голову положил на камни, как на плаху палача. И вся площадь бросилась на землю и подставила шеи, готовая скорее умереть, чем допустить наглое издевательство над людьми и надругательство над святынями!