— Отлично, — сказал сенатор, — мы хорошо вооружены, до города близко и дорога безопасна. Завтра на рассвете мы разделимся; вы отправитесь по своему делу, а мы по своему, поблагодарив вас за оказанные услуги.
— Теперь, — продолжал Валентин, — я спрашиваю наших друзей-предводителей, имеют ли они намерение следовать за нами, или думают воротиться в свою тольдерию?
— Зачем наш брат спрашивает нас об этом? — сказал Трантоиль Ланек. — Или он желает, чтоб мы ушли?
— Я был бы в отчаянии, если бы мои друзья так поняли мои слова, — отвечал Валентин. — Напротив, я хотел бы, чтобы вы остались с нами.
— Пусть наш брат скажет яснее, чтоб мы его поняли.
— Пусть мои братья слушают. Уже давно наши братья ушли из своей тольдерии, может быть, им хочется воротиться к своим женам и детям. Притом мы должны драться с их земляками, и я понимаю, как им это прискорбно. Спрашивая, я просто хотел предоставить моим братьям действовать, как им вздумается, идти туда, куда влечет их сердце.
В ответ на это Трантоиль Ланек сказал:
— Мой брат хорошо говорит. Он честная душа, у него всегда что на сердце, то и на языке. Его голос раздается, как звучная песня, я счастлив, когда слышу его, Трантоиль ульмен в своем народе, он мудр, что он делает — хорошо. Антинагуэль не из его друзей. Трантоиль Ланек повсюду пойдет за своим бледнолицым братом, куда тому будет угодно. Я сказал.
— Спасибо, предводитель. Я ждал, что вы ответите именно так, но мне казалось, что я должен был предложить вам этот вопрос.
— Ладно, — сказал Курумила, — мой брат не будет больше говорить об этом.
— Будьте покойны, — весело сказал Валентин, — я очень рад, что дело так закончилось, оно томило мое сердце. Теперь, кажется, мы можем соснуть.
Все встали, чтоб идти спать. Вдруг Цезарь, смирно сидевший на задних лапах у огня, зарычал.
— Эге! — сказал Валентин. — Что там такое?
Все с беспокойством стали всматриваться в темноту. Сильный шум послышался невдалеке.
— К оружию! — скомандовал Валентин. — Надо приготовиться. Бог знает, с кем придется иметь дело.
Через несколько секунд все солдаты были на ногах, готовые встретить незваных гостей. Шум все приближался. Черные фигуры начинали вырисовываться во тьме ночи.
— Кто идет? — закричал часовой.
— Чили, — отвечал кто-то сильным голосом.
— Что за народ? — продолжал солдат.
— Люди мирные, — отвечал тот же голос и тотчас же прибавил: — Дон Грегорио Перальта.
При этом имени все солдаты отдали честь.
— Добро пожаловать, дон Грегорио! — вскричал Валентин.
— Вот нечаянная встреча, кавалеры! — сказал дон Грегорио, пожимая дружеские руки, протянутые к нему со всех сторон. — Я не ждал найти вас так скоро.
Следом за доном Грегорио въехало в стан человек тридцать всадников.
— Так скоро? — спросил дон Тадео. — Вы разве искали нас?
— Э, искал ли я вас, дон Тадео! Я нарочно для этого выехал из Вальдивии несколько часов тому назад.
— Я не понимаю вас, — сказал дон Тадео.
Дон Грегорио словно не расслышал этих слов. Сделав знак дону Тадео и двум французам, он удалился на несколько шагов, чтоб другие не могли услышать их разговора.
— Вы спрашиваете, зачем я искал вас, дон Тадео? — сказал он. — Извольте: я послан от имени всех патриотов, которых вы предводитель. Мне велено сказать вам: отечество в опасности, только вы можете спасти его. Ужели вы откажетесь?
Дон Тадео не отвечал ни слова. Он склонил свое бледное чело, и, казалось, сильное горе овладело им.
— Слушайте дальше: генерал Бустаменте бежал.
— Я знаю, — тихо прошептал он.
— Хорошо, но вот чего вы не знаете: этот изменник соединился с арауканцами. Через неделю, не позже, сильное войско вторгнется через наши границы под предводительством Антинагуэля и Бустаменте, неся с собою убийство и разрушение.
— Но эти вести… — хотел возразить дон Тадео.
— Из верного источника, — живо перебил его дон Грегорио. — Нам принес их испытанный лазутчик.
— Я передал вам начальство над войском, — сказал дон Тадео и прибавил с величайшей тоскою: — Моя дочь в плену, я должен спасти ее.
— О, — сказал горячо дон Грегорио, — что значит семейное несчастие, когда вся страна в опасности? Вас зовет отечество! Чили зовет вас! Или вы останетесь глухи к голосу родной земли?
— Боже мой! — вскричал дон Тадео прерывающимся голосом. — Вспомните, я отец, у меня одна только дочь, одна радость! Неужто вы хотите и ее отнять у меня?
— Гм, — желчно сказал дон Грегорио, делая шаг назад, — прощайте, дон Тадео, счастливо оставаться! Десять лет мы трудились для славы отечества, и теперь вы изменяете ему! Великодушно! Живите счастливо! Что за дело, что народ погибнет, что страна будет опустошена, лишь бы вы были счастливы! Прощайте! И пусть проклятия сограждан падут на вас!
— Стойте! — вскричал дон Тадео, тронутый до глубины сердца этими словами. — Хорошо! Я согласен. Я иду с вами! Я жертвую… О, дочь, дочь моя! — прибавил он дрогнувшим голосом. — Прости, прости меня!
— Слава Богу! Чили спасена! — вскричал дон Грегорио, обнимая своего друга.
— Дон Тадео, — сказал Валентин, — идите, куда вас призывает долг. Клянусь Богом, я возвращу вам дочь.
— Да, — прибавил граф, пожимая ему руку, — мы скорей погибнем, чем не исполним клятвы.
Дон Грегорио не хотел медлить. Каждый из его отряда посадил сзади себя по освобожденному из плена солдату, и через час они поскакали по направлению к Вальдивии.