Дон Грегорио был сильно тронут, слезы показались на его глазах. Он взял Валентина за руку и с чувством произнес:
— Дон Валентин, простите меня, я слишком мало ценил вас до этой минуты. Мы, американцы, народ полудикий, любим и ненавидим от всего сердца. Позвольте обнять вас.
— От всего сердца, милый друг, — отвечал молодой человек, тщетно стараясь скрыть свое волнение притворной улыбкой.
— Итак, вы отправляетесь? — спросил, успокоившись, дон Грегорио.
— Сию минуту.
— О, вы освободите дона Тадео, теперь я уверен в этом!
— И я также.
— Прощайте, дон Валентин. Прощайте, дон Луис.
— Прощайте, дон Грегорио.
Три друга расстались. Валентин свистом подозвал Цезаря и, пришпоривая лошадь, закричал:
— Вперед!
— Вперед! — повторил Луи.
Едва они сделали несколько шагов, как услыхали, что кто-то догоняет их. Они оглянулись и увидели, что дон Грегорио машет им рукою. Они остановились.
— Извините, господа, — сказал им дон Грегорио, подъезжая, — я позабыл вам сказать одну вещь, Бог знает, увидимся ли мы.
— Бог знает, — ответил Луи, покачивая головою.
— Позвольте же мне на прощанье сказать вам, что дон Грегорио в любую минуту по первому вашему зову готов пролить за вас свою кровь.
И, не дождавшись ответа, он быстро повернул лошадь и поскакал. Молодые люди благодарно поглядели вслед ему и молча продолжали путь.
Двадцать первая глава. ДОН ТАДЕО В ПЛЕНУ
Несколько времени молодые люди издали следили за чилийским войском, которое медленно подвигалось к Биобио по причине множества раненых. Они проехали всю равнину, где накануне была жестокая битва. Нет ничего более печального и мрачного, что бы напоминало о ничтожестве дел человеческих, чем поле битвы. Равнина была изборождена пушечными ядрами, повсюду валялись обглоданные стервятниками трупы, которые уже начали разлагаться от действия солнца. В тех местах, где происходили самые кровавые схватки, были нагромождены кучи обезображенных тел, лошадиных трупов, обломков лафетов и фур. Индейцы и чилийцы лежали один на другом, как застал их смертный час. И те и другие еще сжимали мертвыми руками бесполезное уже оружие. Вдали виднелась стая волков, с воем спешившая на добычу. Молодые люди печально подвигались вперед.
— Поедем скорей, — прервал молчание Валентин, — чего мы медлим? Я не могу выносить этого страшного зрелища.
— Нам нужно еще выполнить долг, — отвечал Луи.
— Долг? — с удивлением спросил Валентин.
— Да, — отвечал граф, — неужели ты хочешь, чтоб бедный Жоан остался без погребения, стал добычей диких зверей?
— Спасибо, брат, что вспомнил. А я, дурак, и не позаботился об этом!
— Полно, — возразил Луи, — через минуту и ты бы, наверно, вспомнил.
Вскоре молодые люди доехали до того места, где пали Жоан и Бустаменте. Французы спешились. Оба трупа были еще не тронуты птицами. Молочные братья некоторое время задумчиво глядели на них. Затем молча вырыли саблями могилу и положили в нее тела двух врагов. Валентин вынул из груди генерала отравленный кинжал и, пряча его, прошептал:
— Кто знает, может быть, это оружие когда-нибудь пригодится и нам.
Засыпав трупы землей, они навалили на могилу тяжелые камни, чтобы дикие звери не разрыли ее. Валентин из двух обломков копья сделал крест и поставил его на могиле. Затем молодые люди встали на колени и тихо прошептали молитву за упокой умерших.
— Прощай, Жоан! — сказал Валентин, вставая. — Спи мирно на месте, где ты так храбро сражался! Память о тебе навеки сохранится в моем сердце.
— Прощай, Жоан! — проговорил граф.
Цезарь внимательно наблюдал за тем, что делали его господа. Вдруг он бросился на могилу и с воем стал рыть передними лапами землю. Молодые люди были в глубокой печали. Тихо сели они на коней и, взглянув еще раз на могилу своего друга, поехали дальше. Стервятники тотчас же принялись за прерванный на время обед. Задумчиво и тихо ехали наши друзья, не говоря ни слова, не смея поделиться друг с другом своими печальными думами. Солнце быстро заходило. Чилийское войско скрылось вдали за холмом. Молодые люди забрали вправо, к горам, и направились по тропинке, протоптанной на склоне лесистого холма. Цезарь, который, по своему обычаю, бежал все время сзади, вдруг бросился вперед и завертел хвостом.
— Теперь недалеко, — заметил Луи.
— Да, — отвечал Валентин.
Скоро они подъехали к повороту, за которым исчез Цезарь. Миновав его, молодые люди увидали костер, над которым жарилась дикая коза. Два индейца лежали немного поодаль в траве и спокойно курили. Цезарь, помахивая хвостом, вертелся около жаркого. Этими индейцами были Трантоиль Ланек и Курумила. Увидев своих друзей, французы, спешившись, быстро подошли к ним, те также поднялись им навстречу. Валентин отвел лошадей туда, где паслись лошади индейцев, спутал их, расседлал, дал корму и, наконец, сам сел подле костра.
Все четверо некоторое время молчали. Затем Курумила снял жарившуюся козу, положил ее на деревянное блюдо, которое поставил на середину, и положил подле лепешки из маиса и два меха — один с водой, другой с водкой. Все приступили к ужину, бросая по временам куски Цезарю. Когда ужин окончился, друзья закурили трубки и сигары. Курумила подложил дров в костер. Настала звездная ночь. Величественное молчание царило вокруг. Только ветер шевелил зыбкие вершины высоких деревьев. По временам издали доносился вой волков и шакалов.