Махавира не мог повлиять на многих, и главным образом потому, что он родился на двадцать пять столетий раньше своего времени. Эйнштейн бы нашел с ним общий язык. Махавира не был математиком, но озвучил он в точности ту же самую теорию относительности. Глупо утверждать, что такой-то человек обладает высоким ростом до тех пор, пока ему будет некого противопоставить, потому что в природе нет такой вещи, как высокий рост - есть только сравнения. Если рядом с ним поставить какого-нибудь пигмея-карлика, тогда он будет высоким.
Есть одна древняя поговорка: верблюды не любят шастать по горам. Я не знаю, о чем вообще думают верблюды, но можно быть уверенным, что они не карабкаются в горы. Они живут в пустынях, где нет никаких гор. Но те люди, кто придумал эту поговорку, несомненно, были лучше осведомлены. Верблюды не любят шастать по горам, потому что рядом с горами они чувствуют себя неполноценными.
Совсем недавно Фрейд сделал открытие: верблюды всегда знали, что в горы им лучше не соваться, потому что там легко можно нажить себе комплекс неполноценности, а избавиться от него потом чрезвычайно сложно. Спокойней оставаться в пустыне, где выше, стройнее и больше тебя никого нет. Разве не лучше пожинать плоды мании величия? Зачем бестолку ходить в эти чертовы горы?
Все, что мы говорим - относительно, и эта относительность меняется, потому что, как я уже вам сказал, жизнь - это течение.
Как-то я рассказывал вам историю о Мулле Насреддине и его замечательном домике в горах. Время от времени, уставая от мирских дел, он заявлял:
- Все. Я ухожу в горы. На три, на две, на четыре недельки.
Но он никогда не был последователен. Он уходил на три недели, но уже на четвертый день возвращался домой.
Друзья недоумевали:
- Раз ты собираешься вернуться обратно через четыре дня, зачем же ты врешь? Мы же не стали бы чинить тебе препятствия, если бы сразу узнали, что ты вернешься через четыре дня. Это же твой дом - можешь приходить и уходить, когда захочешь, можешь оставаться сколько пожелаешь. Почему же ты без конца уверяешь нас... Ты еще ни разу не вернулся точно в тот день, когда собирался.
Мулла взялся объяснять:
- Вы не знаете, как все на самом деле. У меня там в домике в горах работает ужасно некрасивая женщина. Она там присматривает за хозяйством, убирается, готовит все к моему приезду.
Друзья удивились:
- Но как это связано с твоими «на пару неделек», «на три недельки»?
- Так вот слушайте. Когда я только приезжаю, я смотрю на нее и вижу настоящую уродину. И я заранее для себя прояснил, что как только она покажется мне красивой, в тот же день я уезжаю. Я говорю себе: «Мулла, пора двигать». В общем, от этого все и зависит. Но я же не знаю, когда она вдруг покажется мне красивой. Никогда не знаешь точно, когда начнешь скучать по женскому теплу: иногда через четыре дня, иногда через семь. Я знаю одно — и мне пришлось договориться с собой на этот счет, что как только эта женщина начинает меня привлекать, я говорю себе: «Мулла, самое время. Спасайся! Это все та же самая баба!» И тогда я хватаю мои шмотки и сматываюсь, потому что останься я еще хоть на чуток, то могу и не вернуться. А эта тетка ну такая уродина! Но спустя три-четыре дня ты привыкаешь и к ней, женщина есть женщина, соседка, подруга, вокруг больше ни души, только она одна - меняются все представления.
Таким образом, одну и ту же женщину один и тот же мужчина сначала назовет уродиной, а спустя всего неделю - королевой красоты. Это и есть то самое «да-нет». Лучше не говорить ни «да», ни «нет». Пусть суждение останется неясным и неопределенным.
Наука, определенно, взрослеет. Пока человек медлит, но есть надежда, что и он тоже повзрослеет. Как только это случится, все религии исчезнут, потому что все это просто детский сад. Все политические деятели - обычные клоуны, вот кто они. Хитрые, лицемерные убийцы и душегубы - вот кто они. Если человек повзрослеет, то изменится все видение жизни. Наука, несомненно, взрослеет. Но неприятно то, что преобладающее большинство людей понятия не имеют ни о новейших открытиях ученых, ни о древних открытиях мистиков.
Задача всей моей жизни - сблизить мистицизм и научный подход. Мне бы очень хотелось, чтобы однажды, когда наука по-настоящему созреет, различие между мистицизмом и наукой попросту исчезло. Мистики и ученые заговорят на одном языке. Просто мистицизм будет говорить о внутренней реальности человека, наука будет говорить о его внешней реальности, но язык у них будет общий. И между ними установится безграничное понимание. Между ними больше не будет споров - им просто неоткуда будет взяться.