Выбрать главу

В тот миг моих гостей, пожалуй, можно было назвать рассерженными, если бы было с чем сравнивать, но сравнивать, увы, было не с чем, поскольку никто и никогда не видел рассерженного сатанга.

Вообще эти созданьица отличались абсолютной беспристрастностью и удивительной неприязнью ко всему смертоносному, особенно к оружию. Причем неприязнь эта была лишь частицей общей их неприязни ко всякого рода конфликтам.

Выпив рюмку «Камю», я позволил себе игриво спросить:

— А есть ли смысл в вашем бытии?

— О да! — мелодично откликнулись они.

— А предназначение? — не унимался я.

— Да! — повторили они хором. — Это Великое Равновесие, и бесконфликтность — источник его.

— Но кем же дана вам столь благая цель? — спросил я уже вполне серьезно, тайно надеясь, что они помянут одно из имен Господних.

Увы!

— Великий Сатанг, если угодно, — последовал ответ. — И мы — лишь дробные его частицы…

— Вы можете все?

— Нет, мы можем больше.

… Воистину так. Ничего не могу сказать о Верховном, поелику оный себя не проявлял никак, но рядовые сатанги были силой могучей и единственно абсолютно беспристрастной…

А силой ли? Да, конечно. Именно потому, что никогда ни на кого не давили, никому ничего не навязывали; они всего лишь советовали. Но в том-то и дело, что не следовать их советам было бы попросту глупо, ведь тварюшки никогда не ошибались и никому не отдавали предпочтения и, что особо важно, тонко ощущали границы допустимого и приемлемого…

И вот когда роль сатангов была молчаливо признана всеми заинтересованными сторонами, тогда-то ими и была предложена сверхдержавам идея пресловутой «квоты вмешательства». Принцип незатейлив и прост, как символ веры: при основном запрете на глобальные военные действия (первый шаг к бесконфликтности) и, разумеется, роспуске профессиональных армий разрешалось в экстренных ситуациях поставлять спецтехнику и инструкторов в случае конфликтов на планетах третьего мира (до осознания отказа от конфликтов не доросших).

Естественно, все — только по просьбе тамошних властей и во имя самых высоких идеалов. Квота же — о ней знали, бесспорно, далеко не все — призвана регламентировать сроки и масштабы поставок на основе строгого паритета.

Короче говоря, все поровну, и никто не в обиде…

Идея была так хороша, что многие второстепенные ведомства горько восплакали о невозможности обзавестись своим собственным сатангом.

И кошмар сгинул. Ну, не то чтобы так уж совсем, но как-то потускнел; стало возможным присесть наконец и неспешно поразмыслить о многих делах, ранее успешно подзабытых в суматохе накопления «паранормальных» боеголовок.

А в первую очередь: чем же заняться теперь?

Ведь для чего-то же человечество существует, не так ли?

И ежели не для вырывания глоток, то для чего же?..

Ответов была тьма: от мечты о выходе за пределы Галактики до вновь ставших актуальными заявлений о принципиальной возможности путешествий во времени. Но кто же сумеет совершить нечто подобное? Кто сделает сказку былью?

От этого могло зависеть очень многое, и не надо думать, что только в смысле престижа…

Основная проблема заключалась в энергии. Старые источники не годились, новых не было. И все мечтания оставались всего лишь теорией, пока дело обстояло именно так.

Поразмыслив, специалисты (разумеется, с подачи сатангов-консультантов) рекомендовали обратить внимание на некий малоизвестный ранее минерал — боэций. Соединение крайне редкое, в лабораторных условиях несинтезируемое и обнаруженное на тот момент лишь где-то на самой периферии обитаемых миров если не ошибаюсь, на окраине Малого Магелланова Облака.

Рекомендации были рассмотрены…

ХРОНИКА ПЕРВАЯ. Священные бубенцы

ГЛАВА 1. ДАРХАЙ. Оранжевая линия

11-й день 7-го месяца 5-го года Свободы

Я еще раз спрашиваю тебя, скотина: можешь ли ты чем-то оправдать себя?

Ту Самай позволил себе повысить голос. Во имя слезы Хото-Арджанга, можно подумать, что все это нужнее всего ему! Вот уже почти полчаса он пытается дать этому человеку шанс на спасение, и что же в ответ?! Слезы и сопли и никакой конкретики…

Задержанный и впрямь вел себя крайне неразумно. В общем-то все было ясно без слов, допрос становился бессмысленной формальностью, и его лепет, жалобный плач пока еще (непонятно почему) не умершего животного сам по себе свидетельствовал о высоком гуманизме тех, от кого сейчас зависела его жалкая жизнь.

— Говори!

Нет, нарушитель не слышал. Он стоял на коленях, кривя в рыданиях морщинистое лицо, и в раскосых глазах его не было ничего осмысленного. Он не способен был уже бороться за жизнь. И все же он не заслуживал смерти. Пока.

— Привести в чувство! — приказал Ту Самай, глядя в пустоту.

Получив приказ, мальчики действовали четко. Нарушитель был вздернут на ноги, и крепенький паренек с засученными по локоть рукавами добела застиранной куртки коротко, без особенного размаха, нанес ему несколько умелых, не калечащих, но крайне болезненных ударов. Избиваемый икнул. И в ответ откликнулось натужным кашлем: кого-то в углу штабной хижины затошнило.

Ту Самай, не глядя, знал — кого.

— Брат наставник, — распорядился он, не поворачивая головы, — оставьте нас. Вам будет полезнее подышать воздухом — сегодня воздух удивительно свеж…

Подождал, пока хлопнет дверь, и тем же бесстрастным тоном продолжил допрос:

— Итак?

— Там у меня брат… и жена… — Вразумление, безусловно, пошло задержанному на пользу; он, правда, заикался и никак не мог унять дрожь, но голос теперь звучал более или менее по-человечески. — И дети… я десять лет не видел детей, доблестный командир…

— Дети? — Ту Самай пожал плечами. — Допустим. Однако откуда у честного человека дети на той стороне?.. Покажи ладони, скотина!

И спустя миг — с отвращением:

— Твоим мозолям не больше десяти лет. Похоже, раньше ты был дха? Или даже дхаи?

Глаза ничтожества панически забегали.

— Я искупил, доблестный, я все искупил! Пять лет нефритовых каменоломен, три года плантаций!.. Только год назад с меня сняли надзор, клянусь, только год назад!

Похоже, он почувствовал-таки, что пощада возможна, и сейчас, кое-как взяв себя в руки, боролся за жизнь до последнего, с бешеной решимостью загнанной в угол крысы…

Таким он больше нравился Ту Самаю.

— Год назад? И ты, не прошло и года, кинулся в бега?

— Но, доблестный! У меня же дети… — Нарушитель осекся, сообразив, что сболтнул ерунду. — И я ничего не пытался унести с собой!..

Вот это было правдой, и это было доводом. Кроме полупустой котомки с нехитрой снедью, при нарушителе не было обнаружено ровным счетом ничего.

— Верно, — благожелательно кивнул Ту Самай. — Поэтому ты пока что и не умер. Закон свободы суров, но справедлив, и в этом твое счастье. Что можешь сказать еще?

Ноги допрашиваемого подкосились; он пошатнулся, едва не упав на колени, но наткнулся взглядом на хмурого парня с засученными рукавами куртки — и сумел устоять. По левой штанине аккуратно заплатанных шаровар потекла, расплываясь в пахучее пятно, темная струйка…

— Ну же!

Молчание. Идиот трясся в ознобе, даже не думая вспомнить о милости Любимого и Родного и воззвать к имени его. И Ту Самай понял: не дождаться, а поняв, ощутил вдруг невыносимую, брезгливо-безжалостную скуку. С этим бессмысленным делом пора было кончать…

— Хорошо. Тогда скажу я. Ты пытался покинуть Свободный Дархай. Ты собирался уйти к его лютым врагам. И ушел бы, не прояви порубежники должного умения. Так?

Ответа он не ждал.

— Ты искупил примерным трудом свои прежние проступки, и Свободный Дархай простил тебя, позволив стать одним из честных братьев. А ты обманул высокое доверие. Так?

Ничего в ответ. И по-прежнему — ни слова о Любимом и Родном. Не может вспомнить. А возможно, попросту не желает? Что ж, тем проще…