В мертвой тишине зала кто-то громко сглотнул; послышалось сдавленное ругательство,
- Попытка наиболее трезвомыслящих представителей правящей элиты, возглавляемых законным престолонаследником принцем Видратъхья, ограничить произвол Семнадцати Семейств и смягчить положение подданных потерпела неудачу вследствие кровавого государственного переворота. Устранение принца и позорная расправа с ним явились вопиющим нарушением освященных веками законов Дархая. Движение горских племен, выступивших в поддержку реформаторов, было подавлено с исключительной жестокостью, в некоторых случаях приобретавшей черты геноцида…
Кадры убыстрились, словно щадя нервы зрителей: смазанно мелькнули остроконечные лезвия, поочередно падающие на сизо-красный кусок вопящего мяса, распростертый посреди золоченого помоста, пылающие джунгли, черные пятна дотла выжженных деревень на фоне белоснежных горных вершин.
- А сейчас вы видите имперскую каторгу. Те из повстанцев, которым удалось избежать бессудных расправ и смертной казни, не выдерживают здесь и двух лет. Кроме того, во владениях Семнадцати Семейств имеются собственные зоны изоляции, находящиеся вне контроля центральных властей. О том, что происходит там, мировая общественность может только догадываться…
Сотни почти нагих скелетоподобных людей, утопая по колено в буро-лиловой жиже, движутся строго в затылок по кругу, с неимоверным напряжением удерживая на плечах бесформенные, маслянисто блестящие базальтовые глыбы. Упавшие не поднимаются: под развеселые поощрения надзирателей по ним, живым еще, проходят идущие вслед, все глубже и глубже втаптывая обессилевших в суглинок.
- Эти кадры чудом оказались в нашем распоряжении; так расправлялись с пленными после подавления восстания сторонников законного престолонаследника и разгрома первых, тогда еще разрозненных отрядов «Борцов Свободного Дархая». Но зверства имперской администрации и наемников Семнадцати Семейств не смогли заставить народ опустить руки, они лишь укрепили волю к борьбе.
На полу тесной лесной хижинки, окруженный внимательными, не по годам хмурыми подростками, сидит почти совсем седой, хотя и не старый дархаец в пятнистом комбинезоне. Он говорит что-то, негромко, но убежденно; жесты его скупы и выверены, лицо спокойно, только в миндалевидных глазах - боль и ярость. И мальчишки, сжимающие самострелы, смотрят на него с обожанием…
- Юх Джугай, равнинный лунг; человек, который смог сделаться самым любимым и родным для каждого простого дархайца. Из семьи старьевщика. Рано осиротев, работал поденщиком, чистильщиком обуви; некоторое время служил водоносом при посольстве Единого Галактического Союза в Дархайской империи. Философ-самоучка. Основные труды: «Устав Борцов Свободы», «Доктрина дестабилизации», «Раздумья о невозможном», «Война и джунгли», «Великий путь квэхва». За создание подпольного кружка и агитацию против правящей клики шесть лет провел в тюрьме особо строгого режима. Возглавив восстание узников, сумел вырваться на свободу. Девять лет назад добился объединения стихийно возникавших повстанческих отрядов в Армию Свободы…
Оборванные тощие мальчишки, горяча босыми пятками горбатых коней, мерно трусят по улицам хмурого обугленного города, и слегка изогнутые сабли мерно вздрагивают в такт мелкой рыси. А вслед за конными, шеренга за шеренгой, отряд за отрядом - пехота. Все, как один, - юные, мало кому больше двадцати, разве что командирам, с завидной слаженностью печатают шаг, разбрызгивая капли мокрой пыли. Самострелов почти не видно, за плечами топорщатся винтовки, у многих на груди - автоматы. Впереди - совсем мальчишка; вышагивает гордо, выпятив грудь и высоко вздымая тонкое древко с изображением острогрудой, раскинувшей широкие крылья птицы.
- Пять лет назад Борцы Свободы, сломив сопротивление императорских войск, вошли в Пао-Тун, официальную столицу Дархайской империи. Впервые в истории перед народом Дархая открылась дорога к сияющим высотам равенства, братства и подлинного прогресса…
За спиной Джеймса Патрика О’Хара кто-то поперхнулся и выругался сквозь зубы - на незнакомом языке, но с отчетливо ясными интонациями. И сам Джимми тоже с трудом проглотил подступивший к горлу комок.
На экране ликовали. Безыскусно и неприкрыто. Положив руки на плечи друг дружке, худые, преждевременно состарившиеся люди кружатся в хороводе вокруг бутылкообразного широкостволого дерева, хищно распластавшего над землей крючковатые ветви. Сперва медленно, потом быстрее, еще быстрее, и вот ритм пляски становится пронзительно быстрым. Мелькают лица, искаженные, оскаленные, безглазые. Люди кричат - нечленораздельно и радостно, это ясно, хотя кадры и не озвучены: снимал явно непрофессионал, в неудачном ракурсе, да и пленка посечена шрамами, царапинами; люди подпрыгивают, не разрывая круга, словно стараясь на скаку сорвать с ветвей зрелые плоды. А на ветках и впрямь плоды, жуткие и не опознаваемые с первого взгляда. В строго определенном, исключающем неорганизованность порядке - через одного, вверх ногами и вниз - висят останки людей в оранжевых лохмотьях. Среди смятых, словно досуха выжатых, трупов есть совсем крохотные, и острые крюки-сучья щедро украшены оскалившимися посиневшими головами…