И самое главное: брат наставник родился в долине.
А вот этого уже нельзя ни забыть, ни простить!
… Снайпер раздвинул ветви, увеличивая сектор обзора.
Чуть поерзал, пристраиваясь поудобнее, - тихо, очень тихо, почти беззвучно. Совсем в общем-то беззвучно. Отсюда, из гнезда, надежно замаскированного в развесистой кроне векового баньяна, Восемьдесят Пятая застава была видна как на ладони.
Ветка-сиденье, ветка-упор, ветка-полочка для запасной обоймы - чего еще надо человеку? И надежная шершавость ствола за спиной. Последние дни стрелок редко спускался на землю, обживая точку. Работа снайпера не терпит мелочей; ради успеха необходимо врасти в баньян, стать его частью, ощутить, как сила и уверенность могучего дерева перетекают в жилы. Да, в сущности, его не очень-то и тянуло вниз. К чему? Слушать похабные казарменные анекдоты с длиннейшими бородами? Увольте. Он терпеть не мог сиволапую армейщину. И, сложись судьба иначе, никогда не взял бы в руки винтовку - ту самую, без которой теперь уже не мыслит себя…
Снайпер машинально поглядел на часы. Усмехнулся. Излишняя мелочность! В нужный момент придет сигнал. С чем-чем, а с этим проблемы не будет. А пока… Натренированный взгляд еще раз скользнул по щуплым фигуркам в пятнистых комбинезонах, придирчиво выискивая первую цель.
Первую на сегодня, но далеко не первую по. счету.
Пальцы привычно ощупали зарубки на ложе, сначала - быстро, словно пробежав взад-вперед по струнам сямьсина, затем - медленно, бережно и любовно, по нескольку долгих секунд замирая на каждой.
Девяносто девять, одна к одной. И все тоненькие, нежные, действительно не толще струны. И только самая первая немного грубее. Он слишком волновался тогда, убив впервые, и пальцы нажали на рукоять ножа сильнее, чем следовало. Потом все стало намного проще; убивать, мстя, оказалось легко.
Чуткие пальцы музыканта невесомо ласкали приклад, на миг задерживаясь на особенно памятных зарубках…
Эта - за свинарник. Лучший свинарник в округе, сухой и теплый свинарник, в котором, на зависть соседям, почти никогда не умирали поросята.
Эта, эта, эта - и так до девятой - за восемь му превосходной земли; она была нежная и мягкая на ощупь, совсем как миндалеглазая Тяк, дочь почтенного лавочника Татао…
Во рту вдруг стало солоно, но Снайпер не ощутил боли в нещадно прикушенной губе.
Тяк. Ласточка…
Прознав о его выборе, братья принялись зло вышучивать меньшого; они, привыкшие к подчинению, не унимались, и дело, пожалуй, дошло бы до драки, не вмешайся господин отец. Собрав семейный совет, батюшка строго пристыдил наглецов. Он не позволил старшим отпрыскам присесть и, строго глядя на них, переминающихся с ноги на ногу, сказал, что нынче, хорошо это или нет, но порода, увы, не столь уж важна, был бы достаток, а уважаемый Татао - человек более чем зажиточный; что же касается самой Тяк, то она девица, бесспорно, милая, скромная, неизбалованная, а старший брат ее, Тан, как всем известно, служит в гвардии Бессмертного Владыки, более того - в егерях, на хорошем счету у самых верхов, и - даром что из семьи торгаша - не так давно произведен в полковники, а, ходят слухи, не в столь отдаленном времени, вполне возможно, выйдет и в генералы.
И братишки прикусили блудливые язычки. Бредящие гвардейской формой, они и помыслить не могли о том, чтобы отказать в родстве полковнику имперских егерей…
Снайпер невесело усмехнулся.
… Он таки выбился в генералы, егерский полковник Тан Татао, выбился вопреки всем и вся, но это случилось гораздо позже, когда стала очевидной тупость титулованных паркетных вояк, и только корневое упорство худородного офицерья позволило полосатым дивизиям приостановить мятежников и кое-как закрепиться в предгорьях.
Снайперу довелось встретиться с генералом Татао - пару лет назад, в стольном Барал-Гуре; у генерала совсем не было времени на разговоры, да в общем-то и не о чем было говорить…
Они просто постояли, обнявшись, глядя в глаза друг другу несколько бесконечных секунд, а потом генерал крепко хлопнул несбывшегося шурина по плечу и прыгнул в обшарпанный армейский «джип». А Снайпер долго глядел ему вслед, щуря предательски повлажневшие глаза, и рядом с ним у обочины незримо стояли тихие незабвенные тени…
Нет больше на свете нежной и ласковой Тяк.
И почтенного старика Татао тоже нет.
Что ж! Эта зарубка - за свадьбу, которая не была сыграна; за Тяк, Ласточку, что так и не вошла хозяйкой в родовой дом Снайпера…
… Он никогда не думал, что станет солдатом. И ему никогда не нравился шум больших городов. Он любил с детства, с первых осознанных дней, идти сквозь легкий утренний туман, утопая босыми ногами в мягком лессе долины, вдыхая свежий, немного горчащий воздух наследственных владений, и здороваться с приветливыми арендаторами, спозаранку спешащими заняться своим почтенным трудом.